Семейство Майя - [70]

— А в каком ты сам будешь костюме? — спросил его Афонсо.

Пока это секрет. Эга полагал, что одним из очарований подобных празднеств являются сюрпризы: к примеру, два субъекта, которые днем запросто в сюртуках обедали вместе в отеле «Браганса», встречаются вечером на балу, один — в императорском пурпуре Карла V, а другой — вооруженный мушкетом бандита из Калабрии…

— А я вот не делаю из этого секрета, — громогласно объявил Дамазо. — Я приду на бал в костюме дикаря.

— Как? Совсем голым?

— Зачем? В костюме Нелюско из «Африканки». Как вы на это смотрите, сеньор Афонсо да Майа? Не правда ли, шикарно?

— «Шикарно» — не совсем точное определение, — отвечал Афонсо с улыбкой. — Но вот «изобретательно» — это верно.

Всем захотелось узнать, как оденется на бал Крафт. А Крафт никак не оденется; Крафт проведет этот вечер в Оливаесе, по-домашнему, в халате.

Эга недоуменно пожал плечами; он явно был раздосадован; подобное равнодушие к задуманному им балу ранило его как личное оскорбление. Он столько времени посвятил этому празднеству: перерыл целую библиотеку, часами курил, размышляя и подстегивая свою фантазию; и мало-помалу этот бал приобрел в его глазах особую важность некоего триумфа искусств, призванного доказать, что духовная жизнь в столице еще существует. И потому все эти домино и отказы от приглашения на бал Эга рассматривал как свидетельство недостаточно высокой духовности. Он приводил в пример Гувариньо: деловой человек, политик, без пяти минут министр и, однако, не только примет участие в маскараде, но специально занимался своим костюмом и выбрал весьма удачно — он будет маркизом де Помбалом!

— Рекламирует себя как будущего министра, — заметил Карлос.

— Он не нуждается в рекламе, — возразил Эга. — У Гувариньо есть все основания сделаться министром: у него звучный голос, он читал Мориса Блока, весь в долгах и к тому же — болван!

Всеобщий хохот заглушил его слова, и Эга, смутившись, что неожиданно для себя так аттестовал человека, проявившего столь пылкий интерес к балу у Коэнов, поспешно добавил:

— Но он — добрый малый и никого из себя не корчит! Он — ангел!

Афонсо, отечески улыбаясь, пожурил Эгу:

— А ведь ты, Джон, ко всему относишься без всякого почтения!

— Непочтительность — непременное условие прогресса, сеньор Афонсо да Майа. Кто все почитает, тот остается ни с чем. Начнешь с почитания Гувариньо, глядишь, забудешься и дойдешь до почитания монарха, а если не остеречься, то докатишься до почитания всемогущего!.. Предосторожность необходима!

— Поди-ка ты прочь, Джон, поди прочь! Ты — сам антихрист!

Эга открыл было рот, чтобы привести еще более обильные и цветистые доводы, но донесшийся из комнат серебряный звон часов Людовика XV, сопровождаемый изящным менуэтом, заставил его замолчать.

— Как? Четыре часа?

Он, ужаснувшись, сверился со своими часами, торопливо пожал всем руки и исчез, словно его ветром сдуло.

Оставшиеся тоже удивились, что так поздно. И уже поздно было ехать в Лумьер смотреть подушки сеньор Медейрос.

— Хотите пофехтовать полчаса, Крафт? — предложил Карлос.

— Отлично: и как раз нужно дать урок Дамазо…

— Ах да, урок… — без воодушевления пробормотал Дамазо, слабо улыбаясь.

Зал для фехтования помещался в нижнем этаже под комнатами Карлоса; зарешеченные окна выходили в сад, откуда в помещение проникал сквозь деревья бледно-зеленоватый свет. В пасмурные дни в зале приходилось зажигать четыре газовых рожка. Дамазо поплелся туда за Карлосом и Крафтом с медлительностью обреченного на заклание тельца.

Эти уроки фехтования, коих он так домогался из любви к шику, сделались ему ненавистны. И нынче, как всегда, не успев обрядиться в костюм для фехтования и надеть проволочную маску, он уже весь покрылся потом и побледнел. Крафт, который возвышался перед ним, держа в руке рапиру, с его плечами невозмутимого геркулеса и устремленным на ученика светлым холодным взглядом, казался Дамазо жестоким и бесчеловечным. Они скрестили оружие. Дамазо задрожал.

— Держись! — ободрял его Карлос.

Несчастный с трудом сохранял равновесие: его толстенькие ножки подгибались; рапира Крафта взлетела, сверкнула, просвистела над его головой; Дамазо попятился, задыхаясь, шатаясь, не в силах поднять ослабевшую руку…

— Держись! — кричал ему Карлос.

Но Дамазо, перепуганный, опустил рапиру.

— Нет, как хотите, меня это нервирует! И к чему, просто так, для забавы… Вот если понадобится всерьез, вы увидите…

Этим всегда кончался урок; после чего Дамазо в изнеможении опускался на сафьяновую банкетку, обмахиваясь платком, бледный, как побеленные стены зала.

— Я, пожалуй, отправлюсь домой, — сказал он немного погодя, утомленный своими фехтовальными упражнениями. — Тебе что-нибудь нужно, Карлиньос?

— Приходи завтра к обеду. Будет маркиз.

— Шикарно. Приду непременно.

Однако назавтра он к обеду не пришел. Когда же сей педантичный молодой человек не появился в «Букетике» и всю последующую неделю, Карлос, обеспокоенный этим и опасаясь, что Дамазо болен и чуть ли не при смерти, отправился к нему домой, в Лапа. По там слуга (неотесанный галисиец, которого Дамазо, сведя близкое знакомство с семейством Майа, заточил во фрак и пытал тисками кожаных ботинок) уверил Карлоса, что сеньор Дамазозиньо в добром здравии и даже ездил верхом. Карлос заглянул в лавку старого Абраама, но там тоже вот уже несколько дней не видали сеньора Салседе, that beautiful gentleman!