Семейство Майя - [233]

— Да! — воскликнула Мария и потянулась к бумаге.

— Простите! — крикнул Эга, резко отдергивая письмо. — Я человек посторонний! Вы ознакомитесь с тем, что здесь написано, только после моего ухода.

Эга поступил так по наитию, избавляя себя от необходимости быть свидетелем ее потрясения, когда она обо всем узнает. И он продолжал настаивать на своем. Он оставит ей все эти бумаги, они принадлежали ее матери. Она прочтет их, когда он уйдет, узнает всю жестокую правду… Затем он извлек из кармана две толстые пачки денег, конверт с аккредитивом на парижский банк и положил все это на стол вместе с письмом Марии Монфорте.

— Еще два слова. Карлос полагает, что вам следует теперь же уехать в Париж. Вы и ваша дочь имеете право на часть состояния, которым владеет семейство Майа, ибо вы и она принадлежите к этому семейству… В этом конверте аккредитив на парижский банк — на ближайшие расходы… Поверенный Карлоса уже заказал для вас вагон-салон. Когда вы назначите день отъезда, прошу вас, дайте мне знать, я приду на вокзал… Кажется, все. А теперь я должен вас оставить…

Эга быстро схватил шляпу и дотронулся до бессильно упавшей, холодной руки Марии:

— Такова воля рока! Вы молоды, вас многое еще ждет впереди, у вас есть дочь — ваше главное утешение… Не знаю, что еще вам сказать!

Он глубоко вздохнул и поцеловал ей руку; она не отняла руки, не произнесла ни слова; близкая к обмороку, она стояла перед ним в трауре, прямая, бледная, как мраморное изваяние. Эга убежал.

— На телеграф! — крикнул он кучеру.

И только на улице Золота пришел в себя, снял шляпу, перевел дух. И повторил про себя все слова утешения, которые мог бы сказать Марии Эдуарде: она молода и красива; грех ее был неосознанным; время успокоит любую боль; взамен своей утраты она обрела почетное родство, значительное состояние; она станет жить в Париже, гостеприимном городе, где ее прекрасные глаза и тысячефранковые билеты обеспечат ей всеобщее поклонение…

— Положение красивой богатой вдовы, — сказал наконец Эга вслух. — В жизни бывает много хуже.

Отправив телеграмму, Эга отпустил карету. Утешаясь ясностью зимнего дня, он пешком вернулся в «Букетик» и поднялся в кабинет Афонсо написать обещанное Карлосу подробное письмо. Виласа уже сидел за работой, в бархатной шапочке, разбирая бумаги Афонсо и подготавливая расчет слуг. Пообедали поздно. Оба курили у камина, когда слуга доложил, что у дома какая-то дама в экипаже спрашивает сеньора Эгу. Виласа и Эга переполошились. Неужели Мария решилась на какой-нибудь отчаянный шаг? У Виласы затеплилась надежда: вдруг открылось нечто новое и оно спасет их от «убытка»? Эга, дрожа, вышел на улицу. Он увидел закутанную в просторный ulster Мелани с письмом от мадам.

При свете фонаря Эга вскрыл конверт; в нем была чистая карточка, и на ней карандашом было написано: «Я решила ехать в Париж завтра».

Эга подавил любопытство и не стал расспрашивать Мелани о мадам. Взбежал по ступенькам и в сопровождении Виласы, ожидавшего в прихожей, поспешил в кабинет Афонсо, чтобы написать Марии. На листе бумаги с траурной каймой он известил ее (кроме подробностей относительно багажа), что вагон-салон заказан до Парижа и что он, Эга, будет иметь честь увидеться с ней на вокзале Санта-Аполония. Потом положил письмо в конверт и остановился в нерешительности, держа перо на весу. Написать на конверте: «Мадам Мак-Грен» или «Доне Марии Эдуарде да Майа»? Виласа советовал первое, поскольку по закону она еще не была признана членом семейства Майа. Но Эга возразил, что она уже и не мадам Мак-Грен…

— Да ладно. Отправим так. Пусть думает, что в спешке забыли надписать конверт…

Эга отдал Мелани письмо в чистом конверте. Она спрятала его в муфту. И, высунувшись из кареты, печальным голосом осведомилась от имени мадам, где похоронен дедушка сеньора…

Эга уставил на нее монокль, не зная, счесть ли это желание Марии нескромным или, напротив, трогательным. Наконец пояснил. На кладбище «Безмятежность», справа, в глубине, там, где ангел со светочем. Лучше всего спросить у сторожа, где склеп семейства Виласа.

— Merci, monsieur, bien le bonsoir.

— Bonsoir, Melanie! [166]

Назавтра Эга приехал вместе с Виласой на вокзал заранее, чтобы отправить свой багаж в Санта-Олавию; покончив с багажом, он увидел Марию, которая вела за руку Розу. Мария была в теплой меховой шубке, в двойной вуали, плотной, как маска; такая же траурная кисея закрывала лицо девочки, заканчиваясь черным бантом на чепце. Мисс Сара в светлом клетчатом ulster несла под мышкой стопку книг. За ними Домингос с сильно покрасневшими глазами нес тюк с постельными принадлежностями, рядом с ним — Мелани, тоже в черном, с Ниниш на руках. Эга подбежал к Марии Эдуарде, молча предложил ей руку и проводил в вагон-салон, на всех окнах которого были задернуты занавески. У самой подножки Мария медленно сняла перчатку. И безмолвно протянула ему руку.

— Мы еще увидимся в Энтронкаменто, — тихо сказал Эга. — Я тоже еду на север.

Несколько человек остановились и с любопытством смотрели, как в роскошный вагон, таинственный, с занавешенными окнами, садится дама, и, должно быть, красивая, но печальная и в глубоком трауре. Едва Эга закрыл дверь вагона, Невес, редактор «Вечерней газеты», отделился от группы зевак и с жадным любопытством схватил его за руку: