Семейство Какстон - [45]

– Вы верно кого-нибудь ищете, – сказала одна из них, ударяя его по руке опахалом.

Капитан вздрогнул.

– Вы не ошиблись – отвечал он.

– Не могу ли я заменить то, чего вы ищете? – перебила другая.

– Вы слишком добры, покорно вас благодарю: но этого нельзя, – сказал Капитан, с самым учтивым поклоном.

– Выпейте стакан нигаса,[6] – сказала третья, когда её приятельница уступила ей место. – Вы, кажется, устали; я – тоже. Пройдемте сюда. – И она схватила его за руку с тем, чтобы подвести к столу. Капитан грустно покачал головой, а потом, как бы внезапно поняв какого рода было внимание, ему оказываемое, взглянул на прелестных Армид с таким укором, с таким нежным состраданием (не отнимая своей руки, по свойственному ему рыцарскому чувству к женскому полу, распространявшемуся и на его отвержениц), что и самые смелые глаза опустились. Рука робко и невольно вырвалась из-под его руки, и дядя пошел своей дорогой.

Он пробился через толпу и вышел в наружные двери, между тем как я, угадав его намерение, уже ждал его выхода на улице.

– Слава Богу, подумал я, – теперь домой! – И опять я ошибся! Дядя сперва отправился в тот притон черни, который – я ныне узнал – называется: «Тени,» но он скоро вышел оттуда и постучался в дверь какого-то дома, в одной из улиц Сент-Джемского предместья. Дверь сейчас же отворилась осторожно, и лишь только он вошел, ее заперли, оставив меня на улице. Какой мог быть это дом! Покуда я стоял и высматривал местность, к дому подошли другие лица, повторился тихий удар, дверь опять осторожно отворилась: и все таинственно входили.

Мимо меня несколько раз прошел полицейский.

– Не поддавайтесь искушению, молодой человек, – сказал он, внимательно вглядываясь в меня; – послушайтесь моего совета: ступайте домой!

– Что же это за дом? – спросил я, содрогаясь от зловещего предостережения.

– Вы знаете.

– Право нет: я еще недавно в Лондоне.

– Это ад, – отвечал полицейский, заключивший из моего откровенного обхождения, что я говорю правду.

– Господи! что же это такое? Я вас верно не расслышал.

– Ад, ад, т. е. игорный дом!

– А!.. И я пошел далее. Неужели Капитан Роланд, строгий, бережливый, бедный, неужели он игрок? Внезапный свет озарил меня: несчастный отец, без сомнения, искал своего сына! Я прижимался к столбу и сделал страшное усилие, чтоб не зарыдать.

Через несколько минут дверь отворилась, Капитан вышел и отправился по направлению к дому. Я побежал вперед и пришел прежде его, к невыразимому удовольствию отца и матери, которые не видали меня с самого завтрака и которых равно тревожило мое отсутствие. Охотно решился я выслушать их выговор. Я сказал, что глазея зашел слишком далеко и сбился с дороги. Я спросил поужинать и бросился в постель; через пять минут Капитан, неровными шагами, медленно взбирался по лестнице.

Часть пятая.

Глава I.

– Не знаю, – сказал мой отец.

Чего это он не знает? Отец мой не знает, точно ли счастье есть конечная цель нашей жизни.

Зачем он отвечает в таких скептических выражениях на истину так мало оспариваемую?

Читатель, вот уж полчаса, как мистер Тривенион сидит в нашей маленькой гостиной. Он получил две чашки чаю из прекрасных рук моей матери, и у нас уже как дома. С мистером Тривенион пришел другой приятель моего отца, сэр Сэдлей Бьюдезерт, который не видал его с тех пор, когда они вышли из коллегиума.

Представьте себе теплую ночь: час десятый в начале; ночь, не то летняя, не то осенняя. Окны отворены; в нашем доме есть балкон, который матушка озаботилась уставить цветами; воздух, хоть мы и в Лондоне, тих и свеж; улица спит; разве изредка проедет карета или наемный кабриолет; немногие пешеходы, украдкой и без шума, возвращаются по домам. Мы на классической почве, близ старинного и почтенного Музея, этого мрачного вместилища сокровищ учености, пощаженных вкусом нашего века: мир этого храма словно освящает его окрестность. Капитан Роланд сидит у камина, и, хотя нет в камине огня, закрывает лицо ручным экраном; отец мой и мистер Тривенион сдвинули свои стулья на середине комнаты; сэр Сэдлей Бьюдезерт прислонился к стене у окна, позади моей матери, которая милее и веселее обыкновенного, затем что около её Остена собрались его старые приятели; я, облокотившись на стол и держа в руке подбородок, смотрю с особенным удивлением на сэра Сэдлей Бьюдезерт.

О, редкий образец породы, ныне быстро исчезающей! – Образец истинного джентльмена, как был он до того дня, когда слово денди сделалось общеизвестно, позволь мне, здесь, описать тебя! – Сэр Сэдлей Бьюдезерт был современник Тривениона и моего отца; но не стараясь придать себе вид молодости, он все еще казался молод. – Костюм, тон, наружность, приемы, все в нем было молодо; но все это сливалось в какое-то неизъяснимое достоинство, несвойственное молодости. Двадцати пяти лет он достиг того, что составило бы славу Французского маркиза старого времени, т. е. был самым приятным человеком своего времени, общеизвестен между нашим полом и пользовался расположением вашего, милая читательница. Напрасно, по-моему, думают, что и без особенного таланта можно иметь успех в фешенебельном мире: во всяком случае, сэр Сэдлей имел неоспоримый успех и был человек с талантом. Он много путешествовал, много читал, преимущественно по части мемуаров, истории и изящной словесности, писал стихи не лишенные прелести, своеобразного ума и грациозного чувства; он говорил восхитительно, был вежлив и любезен, храбр и благороден; он умел льстить на словах, но в делах был искренен.