Семейство Холмских (Часть шестая) - [7]
Когда Его Высокопревосх. занялъ свое мѣсто, то и всѣ прочіе осмѣлились сѣсть: дамы помѣстились по обѣимъ сторонамъ, вблизи его; мужчины, по чинамъ и старшинству, сѣли далѣе. Сундуковъ, размѣщая гостей своихъ, наконецъ замѣтилъ Пронскаго, и просилъ его занять мѣсто выше; онъ поблагодарилъ, и сѣлъ ниже всѣхъ, напротивъ героя праздника, чтобы имѣть возможность видѣть, что еще будетъ далѣе. Хозяину неизвѣстно было, что Пронскій знакомъ съ Его Высокопревосх. "Какимъ образомъ," думалъ онъ, "посадить фрачника, на которомъ не было никакого знака отличія, выше прочихъ?" Онъ не настаивалъ, и быль очень радъ, что Пронскій сѣлъ на концѣ. "Честь приложена, а отъ убытка Богъ избавилъ, думалъ Сундуковъ. Самое-же главное: ему нѣкогда было заниматься Пронскимъ; все вниманіе его устремлено было на то, чтобы угостить Его Высокопревосх. и сохранить должный порядокъ въ подаваніи кушанья и винъ.
Лишь только всѣ помѣстились, раздались звуки инструментальной музыки, и хоръ воспѣлъ новое прославленіе доблестей Его Высокопревосх. Не всѣ слова можно было понять, однакожъ Пронскій слышалъ: отецъ, вѣнецъ, сердецъ. Послѣ того доморощеная пѣвица, y которой былъ довольно громкій и звонкій, но необработанный голосъ, запѣла соло, арію изъ Русалки: Приди въ чертогъ ко мнѣ златой, приди, о Князь мои драгой! Капельмейстеръ думалъ, что приличнѣе этой аріи ничего быть не можетъ. Князь, разумѣется, вельможа, а чертогъ златой домъ его помѣщика, гдѣ угощается Его Высокопревосх. Пѣвица отпускала при этомъ такія чудесныя рулады, что Пронскій насилу могъ держаться отъ смѣха; замѣтно было, что и Его Высокопревосх. съ трудомъ сохраняетъ свою важность.
Между тѣмъ хозяинъ не садился за столъ, стоялъ почти безотлучно при вельможѣ, и при всякомъ блюдѣ низко кланялся, съ просьбою покушать. Украшеніемъ обѣда былъ ужасной величины осетръ: четыре человѣка съ трудомъ носили его кругомъ стола; на немъ основывалъ Сундуковъ всю надежду свою, и торжественная улыбка показалась на лицѣ его, когда осетръ явился въ залу, и Его Высокопревосходительство изволилъ сказать, что онъ никогда такой величины не видывалъ. Тутъ сердце Сундукова успокоилось, и онъ на нѣкоторое время отлучился, чтобы поѣсть чего нибудь, и узнать, все-ли готово, и ждетъ-ли на назначенномъ мѣстѣ человѣкъ пустить ракету, для возвѣщенія о пушечной пальбѣ, тогда, какъ будутъ пить здоровье знаменитаго посѣтителя.
Между тѣмъ, изъ вѣжливости, Его Высокопревосх. изволилъ вступить въ разговоръ съ сидѣвшею близъ него старушкою, матерью хозяина. "Какой добрый и почтенный человѣкъ, вашъ Тимоѳей Игнатьевичъ," сказалъ онъ. "Въ какомъ y него все порядкѣ. Ваше родительское сердце должно радоваться, смотря на него." -- Да, батюшка Ваше Высокое-Превосходительство, много всѣмъ довольна, по милости Божіей.-- "У васѣ есть еще дѣти? Всѣ они пристроены? И всѣ такъ-же хорошо живутъ, какъ Тимоѳей Игнатьевичъ?" -- Такъ, Ваше Высокое-Превосх., всѣ пристроены, дочки замужемъ, сынки поженились.-- "Такого примѣрнаго согласія, какъ въ вашемъ семействѣ, рѣдко найдти можно; все это вамъ дѣлаетъ честь, что вы такъ хорошо воспитали дѣтей," прибавилъ Его Высокопревосх., хотя онъ зналъ, что почтенный Тимоѳей Игнатьевичъ обидѣлъ всѣхъ братьевъ и сестеръ, присвоилъ себѣ большую часть отцовскаго капитала, покупкою на свое имя значительнаго имѣнія, и потомъ, по смерти отца, вошелъ въ участіе во всемъ, что послѣ него осталось. Ему извѣстно было, что онъ въ явной враждѣ со всѣми родными, и что даже самой маменькѣ бываетъ иногда худое житье отъ него, особенно-же гдѣ коснется до интереса. Все это зналъ Его Высокопревосх.; но "даръ слова данъ человѣку на то, чтобы не говорить правды, и скрывать, что онъ думаетъ." сказалъ извѣстный Министръ покойнаго Наполеона. Старушка Лукерья Ильинишна, мать Сундукова, не знала этого прекраснаго правила, и, можетъ быть, выболтала-бы все, что y нея было на сердцѣ, ежели-бы разговоръ ея съ вельможею не былъ прерванъ. Приближалась важная эпоха: питье за здоровье Его Высокопревосходительства. Хозяинъ подошелъ къ нему; y всѣхъ гостей были налиты бокалы Шампанскимъ; по данному знаку, всѣ встали, поклонились ему, и выпили за его здоровье. Въ то-же время пущена была ракета, началась сильная и продолжительная пальба изъ пушекъ; трубы, волторны и литавры заиграли тушъ; потомъ хоръ пѣвчихъ воспѣлъ аллегро, новое, прославимъ, прославимъ. Его Высокопрев. самъ изволилъ подняться съ своихъ креселъ, и гости опять встали; онъ благодарилъ, и на всѣ стороны раскланивался съ милостивою улыбкою. Когда все успокоилось, и доморощенная пѣвица вновь пропѣла съ прежнимъ искусствомъ арію Зломѣки, изъ Оперы: Илья богатыръ, съ аккомпанированіемъ всего хора, Его Высокопревосходительство, взявъ недопитый свой бокалъ Шампанскаго, опять приподнялся съ своего мѣста, сказавъ: "За здоровье хозяина и все-го почтеннаго его семейства!" Жена и дочери Сундукова низко присѣдали ему; но старушка Лукерья Ильинична, маменька его, оглушенная пальбою и литаврами, не вслушалась о чемъ дѣло и спокойно сидѣла. Съ негодованіемъ подбѣжалъ къ ней сынъ, и толкая ее подъ бокъ, сказалъ, чтобы она встала и кланялась Его Высокопревосх. Въ то-же время выхватилъ онъ за руку изъ-за стола зятя своего, Князя Буасекова, и подошедши вмѣстѣ съ нимъ къ вельможѣ, кланялись и благодарили. Сундуковъ былъ въ полномъ восхищеніи, что Его Высокопрев., столь торжественно, и въ столь многочисленномъ обществѣ, удостоилъ выпить его здоровье; онъ бросился цѣловать его въ плечо.
«На другой день после пріезда въ Москву, Свіяжская позвала Софью къ себе въ комнату. „Мы сегодня, после обеда, едемъ съ тобою въ Пріютово,“ – сказала она – „только, я должна предупредить тебя, другъ мой – совсемъ не на-радость. Аглаевъ былъ здесь для полученія наследства, после yмершаго своего дяди, и – все, что ему досталось, проиграль и промоталъ, попалъ въ шайку развратныхъ игроковъ, и вместь съ ними высланъ изъ Москвы. Все это знала я еще въ Петербурге; но, по просьбе Дарьи Петровны, скрывала отъ тебя и отъ жениха твоего, чтобы не разстроить васъ обоихъ преждевременною горестью.“…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.