Семейство Холмских (Часть шестая) - [44]

Заживинъ торжествуетъ, ставить Недосчетова въ примѣръ вреда отъ нововведеній въ хозяйствѣ, и рѣшительно не хочетъ дѣлать никакихъ перемѣнъ въ своихъ деревняхъ. Но онъ не умѣетъ обратить вниманія на то, отъ чего мужики его пришли въ нищету, не размыслитъ, что во всякомъ случаѣ должно избѣгать крайностей; и что ежели не все прелестно новое, то также и не все превосходно старое.

Атуевъ нашелъ наконецъ то, до чего давно добивался. Въ отъѣзжемъ полѣ, верстъ за 200-ти отъ своего дома, скакалъ онъ во весь опоръ за лисицею, лошадь его споткнулась, и онъ сломилъ себѣ шею, и вскорѣ потомъ кончилъ жизнь. Жена прежде любила его, но удостовѣрившись въ послѣдствіи времени, что онъ гораздо болѣе привязанъ къ собакамъ, нежели къ ней, и къ дѣтямъ, весьма равнодушно перенесла извѣстіе о смерти мужа, вступила въ управленіе имѣніемъ, и привела все въ порядокъ. Но она чувствуетъ какое-то невольное отвращеніе и ужасъ къ собакамъ, не можетъ видѣть ихъ равнодушно, и полагаютъ, что это останется y нея на весь вѣкъ.

Тріумвиратъ братьевъ Князей Старовѣковыхъ представленъ нами въ доказательство, что еще не совсѣмъ истребились слѣды нравовъ и злоупотребленій, противъ коихъ возставали, и которые предавали посмѣянію -- лѣтъ за 50-тъ тому назадъ. До сихъ поръ продолжаютъ Старовѣковы поступать, какъ прежде, и вести тотъ-же образъ жизни, какой нами описанъ. Къ этимъ тремъ братьямъ примѣнить можно, хотя и не совсѣмъ, но въ миніатюрѣ, и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, извѣстный стихъ: Oh Fortune! à quels monstres as-tu livrê la terre (o Счастіе! какимъ чудовищамъ предало ты вселенную)!

Маргарита Савишна Розочкина къ несчастію, нарушила клятву, данную ею Музамъ -- никогда болѣе не сочинять стиховъ! Она пошла писать по прежнему. Охота ея читать свои произведенія усилилась въ высшей степени, такъ, что она отвадила отъ себя всѣхъ сосѣдей, надоѣдая имъ своимъ чтеніемъ. Къ ней перестали ѣздить, но она сама преслѣдовала всѣхъ, путешествовала по гостямъ, и читала встрѣчному и поперечному. Всѣхъ тетрадей возить съ собою ей было невозможно; но, къ несчастію ея слушателей, y нея была большая памлть, и она наизусть могла читать часа два свои стихи. Наконецъ отъ нея стали бѣгать, какъ отъ чумы. Кто-то ей сказалъ въ это время, что Мольеръ читывалъ свои сочиненія кухаркѣ, желая по грубой ея физіономіи судить, какое сдѣлаютъ они впечатлѣніе. Съ тѣхъ поръ, Розочкина призываетъ ежедневно свою ключницу, Улиту, читаетъ ей стихи свои, смотритъ ей въ лицо, хотя и ничего не замѣчаетъ, кромѣ сонныхъ глазъ. Впрочемъ, всякій разъ, когда она спрашиваетъ y Улиты: "Хорошо-ли?" Улита отвѣчаетъ: "Ужъ такъ-то хорошо, матушка, что нá поди! -- Ободренная такою похвалою, Розочкина посылала нѣсколько своихъ стихотвореній къ Журналистамъ, и очень сердилась, не видя ихъ напечатанными; потомъ писала она къ нѣкоторымъ изъ Журналистовъ бранныя письма, которыя оставались безъ всякаго отвѣта.

Праволовъ (сынъ) проигралъ много процессовъ въ высшихъ инстанціяхъ, но и за тѣмъ, по всѣмъ почти деревнямъ, оставленнымъ ему покойнымъ папенькою, идутъ y него тяжбы, и ему предстоитъ много дѣла; прекращать-же миролюбиво онъ никакъ не хочетъ.

Судьба Змѣйкина, который былъ первымъ виновникомъ бѣдствій несчастнаго Аглаева, намъ извѣстна. Достойный его сподвижникъ, Вампировъ, воспользовавшись письмомъ Аглаева, хотѣлъ было, пораженный примѣромъ Змѣйкина, остановить подвиги свои, и поселиться въ благопріобрѣтенномъ Приютове; но какъ-то тяжело было ему жить въ домѣ двухъ покойниковъ, и совѣсть что-то напоминала ему. Фамильная картина, поступившая къ нему, вмѣстѣ съ прочимъ имуществомъ, и на которой были представлены оба, мужъ и жена, держащіе на рукахъ малютку дочь, казалась несносною Вампирову. Лица супруговъ оживотворены были молодостію, свѣжестію, здоровьемъ, счастіемъ.....Онъ всякій разъ отворачивался отъ этой картины; наконецъ велѣлъ снять ее со стѣны и отнести въ кладовую. Долго оставаться въ Пріютовъ онъ не могъ, уѣхалъ оттуда, и принялся за прежнее ремесло. Въ Москвѣ жить было ему запрещено; но онъ поднялся на штуки: нанялъ гдѣ-то по близости дачу въ Московскомъ уѣздѣ, не въ чертѣ города, и являлся въ Москву въ дорожномъ экипажъ, въ коляскѣ, четвернею рядомъ, чтобъ имѣть оправданіе, что онъ не живетъ, a только проѣздомъ въ городѣ. Впрочемъ, ему еще удобнѣе трудиться на дачѣ, и агенты его привозятъ ему много охотниковъ. Taut va la cruche à Peau, qu'enfin elle se brise.... Pas si bête. Повадился кувшинъ по воду ходитъ, тамъ ему и голову сломить. -- "Не совсѣмъ глупо!" отвѣчалъ Фигаро. И очень-бы не глупо было, ежели-бы всѣ кувшины такого рода ломали себѣ головы; но, нѣтъ: еще много видимъ мы ихъ въ добромъ здоровьѣ и благоденствіи...

Репейкинъ, отъ нестерпимой скуки въ Москвѣ, уѣхалъ въ чужіе края, но пишетъ оттуда, что и тамъ ему смертельная тоска. Что-жъ ему дѣлать, бѣдному?

Наконецъ, среди толпы бездушныхъ, безсовѣстныхъ, глупыхъ и сумасбродныхъ людей, отдыхаетъ сердце при воспоминаніи о Радушинѣ. Онъ продолжаетъ постоянно стремиться къ избранной имъ цѣли -- быть полезнымъ человѣчеству. Не смотря на глубокую старость, онъ сохранилъ разсудокъ, память и веселость того рода, о которой написалъ цѣлую книгу Каракчіоли. (