Семейство Холмских (Часть шестая) - [26]

Тотчасъ послѣ обѣда, Софья отправилась съ дѣтьми въ нижній этажъ, гдѣ, потихоньку отъ мужа, уже давно многое готовилось. Пронскій догадывался, но показывалъ видъ, что ничего не замѣчаетъ. Онъ пригласилъ мужчинъ, кто любитъ курить трубку, къ себѣ въ кабинетъ. Дамы, иныя сѣли играть въ карты, другія разговаривали между собою о хозяйствѣ и о дѣлахъ своихъ; не было никакого злорѣчія и насмѣшекъ другъ надъ другомъ, потому что ни хозяинъ, ни хозяйка, не подавали сами никакого повода къ этому. При томъ-же, обыкновенно, всякій гость соображается съ манеромъ и тономъ, господствующими въ томъ домѣ, куда онъ приглашенъ. Разумѣется, что въ числѣ гостей были нѣкоторые, не очень дружно жившіе между собою, отдалялись и не разговаривали другъ съ другомъ, но, по крайней мѣрѣ, соблюдена была ими вся вѣжливая наружность.

Въ 5-ть часовъ всѣхъ пригласили внизъ. Въ большой комнатѣ, гдѣ была дѣтская классная, готовились сюрпризы. Началось тѣмъ, что жена и всѣ дамы, родныя Пронскаго, поднесли ему подарки своей работы: иная бисерный чубукъ, другая кошелекъ, и проч. Даже сами старушки хлопотали и трудились для него втайнѣ: Пронская связала и подарила пасынку шерстяную фуфайку; Свіяжская шейный платокъ, изъ разноцѣтнаго гаруса; старая Холмская козьи перчатки. Пронскій былъ тронутъ до глубины души такимъ вниманіемъ; онъ съ благодарностію цѣловалъ руки всѣхъ. Потомъ дѣти поднесли ему, чисто и хорошо написанные ими стихи, говоренные каждымъ изъ нихъ поутру. Нѣкоторые представили рисунки своей работы, тайно отъ него (и, вѣроятно, съ пособіемъ учителя) приготовленные. Другіе играли довольно пріятно на фортепіано. Но всего болѣе утѣшилъ и отличился племянникъ Пронскаго, 12-ти лѣтній сынъ Свѣтланиныхъ. У него была необыкновенная способность къ музыкѣ; онъ прелестно сыгралъ трудный концертъ Шпора, особенно-же адажіо всѣхъ тронуло. Всѣ хвалили его, и можно вообразить, въ какомъ восторгѣ были отецъ и мать его! Потомъ начались опыты въ декламаціи. Театра устроивать Софья не хотѣла, первое потому, что она не нашла, кромѣ нѣкоторыхъ пьесъ сочиненія Жанлисъ, рѣшительно ни одной хорошей дѣтской комедіи, принаровленной къ понятіямъ дѣтей и сообразной съ ихъ лѣтами. При томъ-же, всѣхъ дѣтей употребить было невозможно; слѣдовательно, могла-бы возродиться между ими нѣкоторая зависть; самолюбіе маменекъ могло-бы также оскорбиться, почему ихъ дѣти не избраны, или почему даны имъ роли хуже и не столь интересныя, какъ другимъ. Ей также, по многимъ опытамъ, извѣстно было, что растолкованіе каждому роли его весьма затруднительно, и однѣ только репетиціи и слаживаніе пьесы занимаютъ много времени, пріучаютъ дѣтей къ разсѣянію, отвлекаютъ ихъ отъ ученія, такъ, что послѣ того очень трудно бываетъ поставить ихъ въ прежнее положеніе. Вообще, думала она, всѣ дѣтскіе спектакли похожи, просто, на кукольныя комедіи: восхищаются ими только родители, взирающіе, съ свойственною имъ снисходительностію, на юныя дарованія чадъ своихъ, a постороннимъ, хладнокровнымъ зрителямъ, спектакли эти несносно скучны, да и въ дѣтей вселяютъ они суетность и тщеславіе. "На что обращать вниманіе ихъ," думала Софья, "на игранье чужихъ ролей, когда вся обязанность родителей -- стараться внушить въ нихъ охоту представлять, какъ можно лучше, собственную свою ролю, на поприщѣ предстоящей имъ жизни? Напротивъ того, вытверживаніе наизусть лучшихъ стиховъ великихъ поэтовъ и правильное произношеніе изощряетъ память ребенка, открываетъ ему, нѣкоторымъ образомъ, даръ слова и способность изъясняться, и -- самое главное -- оставляетъ въ сердцѣ его хотя нѣсколько высокихъ чувствъ и безсмертныхъ мыслей поэта." Слѣдуя этому мнѣнію своему, Софья все устроила, и сама, въ видѣ суфлёра, стала съ тетрадью, чтобы подсказывать тому, кто забудетъ. Всѣ сѣли по мѣстамъ. Выступила первая на сцену крестница ея, Соничка, одѣтая пастушкою, и произнесла, очень хорошо, оду Державина: Богъ. Потомъ братъ ея, Ѳединька, въ одеждъ генія, сказалъ нѣсколько строфъ изъ оды Ломоносова: Царей и царствъ земныхъ отрада! За нимъ, очень мило, меньшой ихъ братъ, Петруша, въ Русской рубашечкѣ, обстриженный въ кружокъ, прочиталъ басню Крылова: Попрыгунья стрекоза. Но всѣхъ восхитилъ и заслужилъ общую похвалу, сынъ Княгини Фольгиной, прекрасный собою, стройный мальчикъ, представшій въ костюмѣ Фингала. Онъ, вмѣстѣ съ сестрою, одною въ костюмъ Моины, отлично хорошо сыгралъ цѣлую сцену изъ трагедіи Озерова. Мать, смотря на него, плакала, только не отъ радости, a съ горестію вспоминая, что отецъ его такой-же чудесный актеръ. Она боялась, чтобы со временемъ не былъ сынъ ея во всемъ похожъ на отца. Свіяжская отгадала причину слезъ ея, съ состраданіемъ на нее поглядѣла, но не сказала ни слова, чтобы еще болѣе не разстроить ее разговоромъ о такомъ тягостномъ предметѣ. Дѣти Свѣтланиныхъ, также въ костюмахъ, говорили нѣкоторые монологи, по-французски, изъ трагедій Расина Эсѳирь и Гоѳолія. Словомъ: всѣ дѣти читали стихи, никто не былъ обиженъ, ни чье самолюбіе не было оскорблено, и никто другъ другу не завидовалъ. Въ заключеніе спектакля, чтобы послѣ важнаго развеселить зрителей; сама Софья, по желанію мужа, сѣла за фортепіано, и пропѣла нѣсколько любимыхъ его куплетовъ, изъ водевилей, слова Князя Шаховскаго, Хмѣльницкаго и Писарева, съ прелестною музыкою Верстовскаго и Алябьева. Наконецъ, по общей просьбъ, спѣла Софья нѣсколько Русскихъ пѣсенъ. Всѣ были въ восхищеніи, потому что кромѣ необыкновенно пріятной мелодіи этихъ пѣсенъ, y насъ,