Семейный вопрос в России. Том I - [73]

Разуму, как и всякому закону, страсть может ответить просто: "Я здесь образую все - и я господствую. Семья есть мой дом, и именно сотканный мною. Без меня ни закон, ни разум семьи не создаст. Вот почему, когда я рушу семью, я рушу свое создание, рву свой покров, изделие внутренностей моих. Мне больнее от этого, чем всякому закону, всякому разуму; без крова, под небом теперь - я, и перед вероятною гибелью. Кроме того, исследуйте меня, и вы убедитесь, что не без причины я тку такое благородное и нежное существо, как семья: самая природа моя и происхождение мое - благородны, как и постоянный мой уклон. Я есмь идеал в том смысле, что непрерывно стремлюсь к идеальному, и именно в значении непорочного. И если я ухожу, не объясняя никому причин, из семьи, знайте, что я именно ухожу из семьи уже порочной, и с надеждой и усилием на месте ее соткать другую и именно непорочную семью; неправильно родив, я усиливаюсь к новым родам, оплакав труп неудавшегося младенца"... "Непорочная семья есть величайший идеал в смысле социального строительства; но разум построит ее не тогда, когда запретит страсти, вытрет их, как резина стирает карандаш; тогда ничего не будет, не будет семьи. Да и не вправе он, пассивный регулятор, бороться против образователя и материи семьи. Но он может все устроить, став на скромное место мудрого аналитика, исследователя, пособника. Он не умеет здесь рождать; но, как искусный акушер, он может помочь родиться"...

Итак, основа семьи и зиждительная сила ее, по туманному рассуждению г. Розанова, - страсти (точнее, страсть); разум имеет в ней мало значения. Правда, - значение разума в той же статье г. Розанов называет "распорядительным", - правда и то, что если он есть "мудрый аналитик, исследователь, пособник и искусный акушер", то место его, по-видимому, нельзя назвать "скромным", а роль его - "замечательно ограниченной", но г. Розанов этого противоречия замечать не желает*. Его главная мысль есть действительно мысль о ничтожном значении в семье разума и о господственном и почти исключительном значении страстей, - так что приведенные лестные отзывы о разуме есть не более, можно сказать, как дань приличию, потому что нельзя же действительно, не нарушая приличия, человека, разумное существо, в важнейшем и существеннейшем моменте его жизни представлять игрушкой исключительно страстей**.

______________________

* Аналитиком, помощником и акушером разум является в брако-устроении, брако-учреждении, брако-законодательстве. "Чужое дело по ниточке разберешь, а к своему - ума не приложишь"; и разум ограничен в силах сотворить свое семейное счастье, он бессилен у мужа, у жены. Но наши "отцы", натворив бессильных законов и написав поверхностных нравоучений для несчастных в супружестве, каждое нравоучение заканчивают: "Имейте разум! не разводитесь!! молчите!!! а потихоньку и укромно устройтесь, взяв рассудительность в руководство". Об этом-то, о внутренней супружеской жизни я и говорил и говорю, что построительная сила разума здесь ничтожна. В. Р-в.

** Сами семинаристы, как известно, женятся без страсти: объехал уезд, выглядел невест, руководясь принципом: "Нам с лица не воду пить", и, приняв, за отсутствием "страстей", в соображение "движимое и недвижимое", "рухлядь", "салопы", "столовое и чайное серебро", - сделал предложение перезрелой, недозрелой, умной или глупой, все равно какой - невесте, и начал затем с нею "бесстрастно", а иногда люто "жить", как полено около полена. Только в самое последнее время, в молодом нашем священстве (я наблюдал) выдвигается новый идеал жены-подруги, жены-друга, по Библии, "помощницы", "Евы, взятой от ребра Адама", т. е. на динамическом и творческом основании страсти, страстного, любящего "прилепления". В. Р-в.

______________________

Но существа дела подобные фразы, конечно, нисколько не изменяют. Разуму действительно нет места там, где столь важное значение имеют страсти, - что разум и страсти взаимно друг друга исключают - ведь это истина элементарная и общеизвестная. Разумная страсть - это нечто вроде холодного огня, горячего льда, светлой тьмы и тому подобных невозможных вещей. Если страсть подчиняется "распорядительному" значению разума, если она подвергается его "мудрому анализу, исследованию" и проч., - то она уже не страсть, а разумное чувство... Но г. Розанов говорит не о разумном чувстве, а именно о страсти, - это ясно из приведенных его слов, что разум, "пассивный регулятор", не вправе не только господствовать над страстью, но даже и "бороться" с нею. Следовательно, в основу семьи он полагает страсть, в самом строгом смысле слова, и отрицает значение в этом случае разума. Такова его мысль, освобожденная от ненужных прибавлений, полных внутреннего противоречия и не вяжущихся со всем содержанием его рассуждения.

Какая именно страсть лежит, по мнению г. Розанова, в основе семьи - пояснять это совершенно излишне. "Здесь, - скажем словами одного христианского писателя, - очевидно, желают поставить закон плоти или членов на место закона духа. Многохвальная истина в страсти весьма часто здесь есть лишь простое бесстыдство*, которое не краснеет пред законом нравственности**. Плотская похотливость, очевидно, отрицает здесь то, что брак есть учреждение, стоящее выше отдельных личностей***, что личности дают обязательство не только друг перед другом, но пред высшим авторитетом, именно Богом****, что цель брака не есть исключительно то, что выставляется именно здесь; что личности должны быть счастливы и взаимно приятны***** друг другу, но что, кроме того, отнюдь не последнею целью этого учреждения является то, чтобы личности через посредство брака были воспитываемы ко взаимному возрастанию в добродетелях, вследствие чего христианство также говорит о кресте, который Бог положил на это состояние жизни" (Г. Мартенсен. Христ. учение о нравственности, пер. Лопухина. СПб., 1890. Т. I, стр. 414).