Семейные тайны - [45]

— Поехали! — больно ухватив ее за руку, он потянул Лизу к дому.

Через пятнадцать минут машина Егора неслась по залитому солнцу шоссе. Все молчали. Взгляд академика не отрывался от бесконечной полосы дороги до тех пор, пока возмущение и злость не сменились воспоминаниями о бабушке, частью почерпнутыми из маминых рассказов, но больше — достроенных собственным воображением.

Юлия Коломенцева, 1888 год.

— Джули, вы должны мне поверить, три восьмерки — это определенно к счастью. — Она даже сквозь перчатку чувствовала, как горячи руки Мишеля: ему удалось поймать кончики ее пальцев.

Джули смущенно вырвала ладошку и, чтобы сгладить резкость этого движения, стала осторожно поправлять на груди тонкое кружевное фишю:

— Конечно, я вам верю, Мишель! Но не пора ли нам возвращаться к дому?

— Мы ушли всего полчаса назад, неужели вам уже надоело?

— Нет, но родители будут беспокоиться…

— О том, что вы вот уже битых полчаса гуляете по парку собственного имения с женихом, которому они собираются вас доверить на всю оставшуюся жизнь? — В голосе Мишеля прозвучало легкое раздражение, ему в последнее время часто казалось, что поведение Джули продиктовано не столько естественной для девушки скромностью, сколько нежеланием выходить за него замуж…

— Возможно. — Джули решительно не желала замечать его недовольства.

— Так вы желаете идти домой? — Мишель чувствовал, что закипающая в нем ярость не позволит избежать очередной ссоры. Он знал, что ссориться с Джули за два дня до долгожданной свадьбы было бы глупо, но ничего не мог с собой поделать. Он так спешил встретиться с ней, так мечтал об этой чудесной прогулке под ясным июньским небом — и вот тебе раз! Оказывается, у его феи совсем иные планы, и общество горничных ей приятнее встречи с женихом, которого она не видела уже более двух месяцев. Мишель чувствовал острое желание немедленно вызвать кого-нибудь на дуэль и всадить в него пару-тройку пуль.

— Так вы желаете?..

— Желаю! — Джули решительно повернула к дому и пошла на полшага впереди него. Мишелю ничего не оставалось, как идти за ней, сдерживая в себе пронзительное желание схватить ее за плечи и прижаться губами к темному блестящему завитку на затылке.

Джули чувствовала его дыхание у своего левого плеча и думала, не стоит ли ей, наплевав на условности этикета, броситься к дому бегом.

Общество Мишеля опьяняло и пугало ее. Она, такая самоуверенная и находчивая, совершенно терялась в его присутствии. Когда они были далеко друг от друга, ничто не мешало ей предаваться светлым и воздушным мечтам о нем. Но живой Мишель буквально сводил ее с ума. Она не могла смотреть в его пронзительные зеленые глаза под тонкими черными бровями, чувствовать исходивший от него особый, только ему присущий запах и особенно принимать как должное прикосновение его рук к своим ладоням.

Он весь был слишком яркий, слишком горячий, слишком живой, чтобы она могла с ним разговаривать так, как разговаривала с другими людьми… В его присутствии волна эмоций захлестывала ее с головой, и, не зная, как с этим справиться, она устремлялась в бегство — подальше от него, поближе к светлым и безопасным мечтам о нем…

Шедший позади Джули Мишель чувствовал, что с каждым шагом, приближающим их к дому, напряжение в его душе растет, подходя к высшей точке. Он должен был немедленно, сейчас же сделать что-нибудь такое, что раз и навсегда прекратило бы его сомнения…

«Ну и черт с ней, если я ей на самом деле противен, пусть эта свадьба срывается ко всем чертям», — подумал Мишель и сделал то, на что, как ему казалось, он не отважился бы никогда в жизни.

Нагло, как пьяный гусар, ухватив Джули за край верхней юбки, он потянул за нее и, повернув к себе девушку, потерявшую от неожиданности равновесие, начал ее целовать. Он делал это совсем не так, как мечтал — трепетно и осторожно. Мишель держал Джули в своих объятиях так, как держат долгожданную добычу, приз, который оказался в руках лишь на мгновение и может быть в любую минуту потерян. Он старался взять от этого мгновения все, что только оно способно было ему дать…

«Кажется, он меня целует, и мне это нравится», — констатировала в какой-то момент для себя Джули совершенно очевидную, банальную, но такую важную сейчас для нее истину… Ей вдруг показалось, что она перешагнула какой-то невидимый порог, — порог, за которым мечта и реальность становятся единым целым, и обняла Мишеля так же крепко, как он обнимал ее…

В эту секунду Мишель понял, что люди умеют летать. Он чувствовал себя Наполеоном и Александром Македонским в одном лице, ибо все их завоевания по отдельности казались ему незначительными, по сравнению с только что одержанной победой. Почувствовав, как руки и губы Джули ответили ему, он осознал, что выиграл свой самый желанный приз — любимая девушка не просто будет его женой. Она будет его любить — горячо, по-настоящему, так, как мечтали все мужчины на свете с того самого дня, как вкусившему яблоко Адаму довелось впервые взглянуть на Еву глазами мужчины.

Когда через два дня в украшенной цветами деревенской церкви шло венчание, гостям казалось, что жених и невеста отмечены особым, божественным благословением — так ярко светилось счастье в их глазах, так нежно и пристально смотрели они друг на друга, боясь хоть на секунду отвести взгляд в сторону.