Семейные портреты - [4]

У кого что болит, тот о том и говорит. Неужели так сильно болело? Со стороны все благополучно. Как говорится, дай бог каждому. А внутренне… чувствовала: может быть, должно быть лучше, выше, разумней, без стольких потерь и утрат в поисках человечности и справедливости, доброты в отношениях с самыми близкими.

Публикации в разных изданиях вызывали, как правило, почту. Чужая боль не позволяла отойти от избранной темы даже тогда, когда у самой многое четко определилось, вошло в спокойное русло. Так появилась эта книга, вобравшая основные семейные проблемы, поставленные перед всеми нами небывалыми изменениями в нашем быту и сознании. В ней не только собственные наблюдения, но и сведения, суждения, почерпнутые из работ философов, социологов, психологов, педагогов и больше всего писателей, тех, кто из века в век создавал «энциклопедию жизни». В этой книге споры и согласие с коллегами, занимающимися этой тематикой. И конечно же, споры с самой собой вчерашней.

ЧТО ТАКОЕ СЕМЬЯ? Наивный вопрос, не правда ли? Всем и без разъяснений ясно. Как слова «хлеб», «вода» не требуют расшифровки, так и это понятие впитывается нами с первых сознательных мгновений жизни. Вот она, рядом с каждым из нас, в каждом из нас, со своим неистребимым, неповторимым духом, видом, стилем. Семья — это муж и жена, это дом, это родители и дети, бабушки и дедушки. Это любовь и забота, труды и радости, несчастья и печали, это привычки и традиции.

Долгое время я была убеждена, что иного суждения и быть не может. Однако для науки наши житейские представления бывают недостаточны и малопригодны. Ученые ищут более емкую и свободную от личной предвзятости трактовку. Ищут давно, но и по сей день всеми признанной формулы не обрели. Даже в законодательстве о браке и семье СССР нет определения семьи. На одном семинаре, состоявшемся в Доме ученых, видный наш демограф дал ей такое толкование: «Это малая социальная группа, объединенная жильем, общим бюджетом и родственными связями». Такая же формулировка принята и многими западными демографами. Венгры за основу принимают «наличие семейного ядра», то есть берут только родственные связи, отбрасывая территориально-имущественную общность.

Несогласие с первой формулой высказал на семинаре другой авторитет, который счел, что приведенных трех показателей недостаточно для того, чтобы признать определение полным. Потому что при наличии всех трех «составляющих» настоящей семьи может не быть вовсе, если между ее членами нет взаимопомощи, что и необходимо ввести в научное определение. Демограф возражал оппоненту весьма решительно. И демографа можно понять: если ввести в понятие семьи нравственно-психологический элемент, оно обретет ту многозначность, которой и отличаются нравственно-психологические категории. Кто и как понимает взаимопомощь, с каких позиций ее оценивает, какими мерами меряет? Одним ведь и полного самопожертвования со стороны «половины» бывает мало, а другие довольствуются крохами участия и внимания… И все-таки, на мой взгляд, очень своевременно прозвучали слова в споре: трехзвенная формула есть не что иное, как формула СТАРОЙ семьи, что являла собой прежде всего хозяйственную единицу. Отсюда и главные признаки семьи были внешние и вещные: общее жилье, общий бюджет, а отношениям между членами этой «хозединицы» отводилось второстепенное место.

Если и теперь принять классическое определение, то вполне может сложиться убеждение: нынешняя семья теряет свою основу, свой фундамент. Ни бюджет, ни жилье всерьез не являются главными связующими звеньями в отношениях большинства современных супругов, не играют решающей роли в прочности, надежности их союза, в отношениях с повзрослевшими детьми. Родственные же узы нередко заменяются и компенсируются широкими дружескими, профессиональными соединениями «по интересам», как мы говорим. Оттого ныне многие объединяются не по «кровноплеменному» признаку, а по духовной общности.

А коли так, скажет читатель, то, видимо, можно признать вслед за теми, кто настроен пессимистически: в недалеком будущем исчезнет семья, как некогда исчез ее укрупненный вариант — родовая община. И тут, как говорится, нечем было бы крыть и надо было бы прекращать все дебаты о сущности семьи, если бы, если бы… мы точно не знали, что никогда — ни прежде, ни тем более теперь — приведенные здесь основания не составляли для любящих людей представлений о семейном благополучии и счастье. Что всегда были две формулы семьи: де-юре и де-факто. Если первая точно выражалась в трехзвенной формуле, то вторая никогда ею не ограничивалась. И мечтой, идеалом была семья, покоящаяся на сердечной привязанности, на душевной близости, а не на счетах-расчетах, хозяйстве и вещах. Кроме, конечно, откровенно мещанского идеала, для которого как раз хозяйство (хорошее, крепкое), жилье (добротное, просторное) и «родственные связи», то есть готовность перегрызть «чужаку» горло за «своего», пусть и ненавистного, почиталось признаками хорошей семьи и прочного дома. При этом мещанские установки могли исповедоваться представителями самых разных слоев населения: от крестьян до царской фамилии (недаром многие исследователи-историки называли последнего русского царя Николая II махровым мещанином). Однако и в домах-крепостях сплошь и рядом происходили бунты и взрывы и именно против основных «семейных устоев»: против заботы об укреплении «хозяйственной единицы» ценой страданий, ценой подчинения вещным интересам желаний и стремлений всех членов ячейки. В таких случаях стражи крепостей мрачно предрекали конец света и прежде всего семьи.