Семейное счастье. Любимая улица - [9]

— Ты не слышишь, Саша? Зайдем сюда!

Она и вправду не слышала. Чуть опьянев от усталости, от жары и необычности этого дня, она посмотрела на него виновато.

— Прости, я задумалась. Зайдем, мне интересно.

И они зашли на рынок, где стояли на лотках горшочки с варенцом, лежали куски масла, обернутые в мокрые тряпицы. А у одной шумной толстой тетки был мешок, полный молодых орехов с тонкой скорлупой. Андрей набил ими карманы и горсть насыпал Саше.

— А теперь хорошо бы па речку! — сказал он.

И тотчас на пыльную дорогу упала первая капля дождя. Калужский дождь был не такой, как в Москве. В Москве пешеходы и под дождем деловито идут и как ни в чем не бывало снуют автомобили и троллейбусы. А здесь он был хозяин в городе, он всех разогнал. Дождь хлынул тяжелый, частый и понес за собой пыль и сор, мостовые забурлили, запузырились, деревья зашумели, улицы совсем обезлюдели, и давным-давно скрылась в подворотне синяя курица.

Разувшись, они побежали к своему дому. В сенях, где пахло квашеной капустой, Саша, смеясь, стала отжимать подол мокрого платья. И вот снова мамина комната. Пол у окна залит дождем. Саша подбежала к распахнутому окну и закрыла его. Дождь застучал по стеклу, в комнату хлынули сумерки. Саша села на низкий диван и подобрала под себя ноги.

Это тоже было впервые — четыре стены, диван, тишина. Они сидели на старом диване, глядя в окно, все в полосах дождя, и молчали, и боялись друг друга.

Чтобы нарушить молчание, которое стало тревожным, Андрей зажег лампу. Он принялся один за другим открывать ящики маленького письменного стола, вынул записную книжку, несколько пожелтевших писем, книгу.

Он, видно, что-то искал. Потом вдруг вытащил из нижнего ящика тетрадь в красном сафьяновом переплете и снова сел рядом с Сашей.

— Взгляни, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты прочитала.

На первой странице старой тетради было написано чьим-то отчетливым, крупным почерком: "Дневник".

— А можно? — спросила Саша.

— Конечно. Это про меня.

Склонившись над тетрадкой, они стали читать. Маленький Андрей, Андрей подросший. Вот он пошел в школу… подрался с приятелем… заблудился в лесу… И вдруг: "Андрюше нравится Оля Третьякова. Он не говорит ничего, но я вижу. Сегодня он пришел из школы и еще с порога сказал…"

Саша взглянула на Андрея.

— Ты много раз влюблялся?

— Нет, нет, честное слово! — торопливо сказал Андрей. — В школе один раз, вот в эту самую Олю… Я любил ее довольно долго — до седьмого класса. А потом, в Оренбурге… Понимаешь, я бы, наверно, влюблялся, но один парень… Как бы это тебе поточнее сказать… Храбрый, умный, много старше меня. Я с ним очень дружил. Но он так говорил о девушках… Я не могу тебе повторить. Я знал, что это не правда, но у него не было другого разговора, особенно вечером. Он читать не любил. Танцы или вот этот разговор. Я был рад, когда уехал в часть. А потом в Москве, в академии, на первом курсе была вечеринка. И одна девушка мне немного понравилась. Но все напились и стали кричать ей: "Завлеки эту красну девицу" — это про меня. И она не рассердилась на них, а смеялась. И сказала: "Мне это раз плюнуть. Я таких, как он, пачками считаю". И я вдруг поверил во все разговоры.

— И сбежал с вечеринки?

— Да, сбежал. Вот и все. А ты? Ты много раз была влюблена?

— Много, — честно ответила Саша. — В четвертом классе в Колю Лямина, в седьмом — в Козловского. Что ты смотришь? Ну да, в того самого. В Ивана Семеновича, в тенора.

— А он? — с ужасом спросил Андрей.

— Я боюсь, что он меня даже не видел никогда! — созналась Саша. — А знаешь, как он поет "Я встретил вас"?

Она встала, босыми ногами прошлепала к пианино и наиграла мелодию, тихонько подпевая:

Я встретил вас — и все былое. В отжившем сердце ожило, Я вспомнил время золотое — И сердцу стало так тепло…

Он смотрел на ее кудрявый затылок, на детские плечи, слушал, как она поет, и не верил себе: она здесь… и никуда не уйдет… и завтра, и послезавтра — всегда! Всегда вместе!

— Ну что, молодые, — раздался голос Елены Кирилловны, — постелить вам? Время позднее, одиннадцатый час.

— Что? — словно проснувшись, спросил Андрей. И добавил нахмурясь:

— Я буду спать в столовой.

— Святые угодники! — ахнула Елена Кирилловна. — В столовой! Надо же! Или так по-московскому… — И, наткнувшись на его свирепый взгляд, добавила:

— Ну ладно, ладно, в столовой так в столовой… мы что ж, мы по старинке.

Она положила на диван подушку, простыню и вышла. Саша молча сидела на круглой табуретке и, затаившись, глядела в темное окно. Он видел, что она очень устала. Ему не хотелось уходить, но он сказал: "Ложись, ты совсем спишь", — поцеловал ее в щеку и ушел в столовую.

Саша осталась одна. До этой минуты ей и в самом деле казалось, что она устала и хочет спать. Но сейчас она поняла, что не уснет. Она одиноко сидела на своем круглом стуле и пристально смотрела в окно. Саша слышала, как на улице кто-то стучал в дверь соседнего дома, и различала сквозь шум дождя: "Да ты что, оглохла? Открывай! Долго мне мокнуть?" Слышала, как перекинулись словом Андрей и Николай Петрович. Из кухни еще некоторое время доносилось: "Что ж… обычай… А мы люди старые". Но вскоре умолкла и Елена Кирилловна.