Семейное дело - [64]

Силин кивнул: Свиридов просил его о том же. Они собираются прислать группу конструкторов.

— Еще что?

— Звонили из редакции, Воронина. Просит принять ее.

Он поглядел на часы. Сегодня можно было бы встретиться с Ворониной. Часов в пять.

Серафима Константиновна сделала пометку в блокноте.

— Я буду в двадцать шестом, — сказал ей Силин, поднимаясь.

Дожили! Директор должен искать начальника цеха!

Он не стал подниматься в кабинет Нечаева, а сразу прошел в цех и, обогнув огромный карусельный станок, направился к сборочному участку. Новая турбина была видна издали. Разглядеть ее целиком мешало ограждение. Но зато Нечаева он увидел сразу. Тот стоял наверху, нагнувшись, и что-то объяснял двум сборщикам. Там же был и начальник сборочного, и еще какая-то девица в косынке, свитере и брючках.

Когда он поднялся по железной лесенке, похожей на корабельный трап, рабочие встали, Нечаев выпрямился.

— Здравствуйте, Владимир Владимирович.

— Слушайте, Нечаев, — сказал он. — Кажется, я буду вынужден обратиться в нашу охрану, чтобы там выдрессировали кобелька — искать вас. Я же приказал вам быть каждое утро на месте.

— Я звонил вам ровно в восемь тридцать, — спокойно сказал Нечаев. — Но вас еще не было, а дела не ждут.

Его спокойствие может вывести из себя кого угодно, подумал Силин. Он глядел на турбину. Там, у его ног, лежало сверкающее чудо, но для Силина это была еще просто немая машина, и он не радовался ей, не удивлялся тому, что она уже есть, почти есть, — все для него было гораздо проще: она должна была быть, и вот стала.

— Почему вы все здесь? — обернулся он к начальнику сборочного. — Что-нибудь случилось?

— Плохо идет центровка, Владимир Владимирович. Вот, подкладываем фольгу…

— Главк запрашивает точный день испытаний, — повернулся Силин к Нечаеву. — Вы понимаете, что будет, если я скажу — десятого ноября? Люди приедут, а у вас еще конь не валялся.

— Конь валялся, Владимир Владимирович. Вы же сами видите… Пока все идет точно по графику, день в день.

— Идемте, — сказал Силин. Ему не хотелось разговаривать с Нечаевым при других.

Они поднялись на третий этаж, прошли по длинному коридору, где пахло свежей краской. Нечаев пропустил директора вперед. Кабинет у начальника цеха был неуютный, пустой — стол, шкаф, несколько стульев, графики на стенах, вот и все. Вполне в характере Нечаева, который не любил сидеть в кабинете. Нечаев плотно прикрыл за собой дверь и спросил:

— Можно один вопрос, Владимир Владимирович? Почему у вас такое недоверие к людям?

— Что? — не сразу понял Силин.

— Такое недоверие, — повторил Нечаев. — Как будто мы все здесь по какой-то принудиловке и на дело нам наплевать. И еще у меня какое-то странное впечатление, будто вы всего боитесь да еще пугаете меня. Десятого турбина встанет на испытание, и я не понимаю…

— Не зарывайтесь, Нечаев, — тихо сказал Силин. — Я за все это отвечаю больше, чем вы. Понятно?

Он не садился. Они стояли друг перед другом — оба рослые, оба широкие в плечах, как два борца перед схваткой. Силин стоял спиной к окну, его лицо было в тени, зато он видел лицо Нечаева — по-прежнему спокойное, чуть хмурое, но ни раздражения не было на нем, ни досады.

То, что сказал ему Нечаев, было совершенно невероятным и никак не укладывалось в сознании Силина. Недоверие? Да если бы он каждый день не проверял, как работает двадцать шестой, если бы не отдавал двадцать шестому все, что только можно отдать, если бы, даже просыпаясь по ночам, не думал о двадцать шестом — ничего здесь еще не было бы!

— Непонятно, Владимир Владимирович. Должно быть, этот разговор у нас рано или поздно, но должен состояться. Пусть он будет сегодня, если вы не очень спешите.

И вдруг Силин успокоился. Это произошло неожиданно и против его воли. Ему подумалось, что надо накричать на Нечаева и уйти, но он почувствовал, что ему не хочется кричать, а хочется сесть и выслушать все, что тот скажет. Пусть будет полная ясность в отношениях.

— Ну что ж, валяйте, — сказал он, садясь и доставая сигареты. — Давненько меня никто не поучал.

— Я не могу поучать вас, да и незачем. Просто некоторые раздумья…

— Надо полагать, печальные? — спросил Силин, и Нечаев кивнул. Да, не очень-то веселые. Он не торопился со своим разговором. Ему надо было немного подумать. Все-таки это был директор, а не прогульщик, которого он вызвал к себе в «день дисциплины».

— Вы задергали нас, Владимир Владимирович, — сказал Нечаев. — Понимаю, у вас особое внимание к двадцать шестому и волнение особое, но не надо нас дергать своим недоверием. Каждый день вы присылаете кого-нибудь в цех. Каждый день кто-то мешает. Да, не помогает, а мешает, даже одним своим присутствием, этим постоянным стоянием над душой. У нас есть недельный распорядок, мы работаем по нему. Каждое утро ваш заместитель по производству дает вам диспетчерскую сводку — неужели этого мало? Вы хотя и со скрипом, как мне известно, но все-таки назначили меня начальником цеха — значит, вы признали за мной какие-то организаторские и инженерные способности. Я не мальчик, которому нужна гувернантка, и у меня тоже есть чувство ответственности — и профессиональной, и гражданской, и, если хотите, партийной. И работаю я не за одну зарплату, и не за ордена, и не за чье-то спасибо: должно быть, для меня