Семейное дело - [56]

— Я говорил с Кирой Силиной, — сказал Рогов, садясь на кухне за стол. — Тебе привет. Славная она женщина.

— Славная? — переспросила жена. — Вернее было бы сказать — несчастная.

— Кира? — удивленно сказал Рогов. — А, ну да, конечно… Ты не любишь Владимира и поэтому считаешь, что она несчастлива. А она, по-моему, до сих пор влюблена в него, как девчонка.

Он знал, что жена невзлюбила Силина сразу, едва он познакомил их, и это удивляло его. Дарья Петровна была вовсе не из тех людей, которые придумывают в других какие-то дурные качества. Это было давно, года двадцать два или двадцать три назад, когда Силин уже работал комсоргом ЦК на заводе и женился на Кире, а он, Рогов, был одним из секретарей горкома комсомола и ухаживал за Дашей. Впрочем, что значит «ухаживал»? На ухаживание у него попросту не было времени. Даша работала тогда на швейной фабрике закройщицей и была секретарем фабричного бюро ВЛКСМ. Они встречались по делам, раза два или три были вместе в театре на культпоходе. Только он, Рогов, норовил быстрее сесть рядом с ней, опережая других. А через несколько месяцев — о, как любила вспоминать это Дарья Петровна! — после заседания бюро горкома он сказал: «Все свободны, Гулину прошу остаться». Она осталась, ожидая неприятного разговора, потому что до сих пор при фабрике не были открыты ясли и молодые работницы жаловались всюду. «Вот что, Даша, — строго сказал ей тогда Рогов. — Хватит тебе быть притчей во языцех». — «Не понимаю». — «Великолепно понимаешь! Я же сам видел, как вокруг тебя всякие пижоны мухами вьются. И другие тоже видят. Плохой пример подаешь». Она еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Она-то здесь при чем? «Что же мне делать?» — спросила она, и Рогов по-прежнему строго поглядел на нее: «Как это что? Выйти за меня замуж, вот и все». Так и вышла в порядке комсомольской дисциплины, говорила Дарья Петровна. Это была, конечно, шутка: она-то уже тогда любила Рогова, и он тоже любил ее, просто оба почему-то скрывали друг от друга свои чувства.

Вот тогда Рогов и познакомил Дашу с Силиным. И тогда же она сказала Рогову, что этот его друг ей вовсе не по душе. Даже больше — совершенно не нравится! Она не могла толком объяснить почему. Может быть, какое-то чутье? Рогов рассердился на жену. Чутье — самое ненадежное средство в работе с людьми. «Нравится — не нравится» — хорошо лишь в кулинарии. Володька вкалывает на заводе с утра до ночи, подумать только — за два с лишним месяца своими силами отстроили разрушенный термо-прессовый цех, еще через два месяца пустят его. «А ты заметил, как он говорит об этом? — сказала Даша. — «Я сделал, я заставил, я решил… Я, я, я…»

Переубедить ее было невозможно.

Сейчас, ужиная, Рогов вспомнил эту давнюю размолвку с женой и подумал, что никогда и ни к кому Даша не была так категорична в своей неприязни. Кандидат педагогических наук, заведующая кафедрой — сколько самых разных людей прошло за многие годы перед ней, с какими только ни приходилось работать, но ни о ком ни разу он не слышал от нее таких уничижительных слов, как о Силине. Впрочем, она старалась редко говорить о нем, зная, как относится к нему Рогов. Все-таки друг детства.

— Плохо, что у них нет детей, — сказал Рогов. — Что-то Кира хандрит, по-моему.

— Ты совершенный младенец! — ответила жена. — Если я сказала, что Кира несчастна, значит у меня есть для этого какие-то основания.

— Какие же?

— Ребенка не хотел Силин. У них должен был быть ребенок, но он не захотел и сказал, что малыш будет мешать, а ему надо работать и учиться… Кира послушалась. Аборты тогда были запрещены. Короче говоря, потом у нее уже не могло быть детей.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил он. То, что рассказала Даша, было для него неожиданностью, и неожиданностью неприятной. Он, Рогов, тоже работал и учился, но как они ждали тогда ребенка! И какое это было счастье — маленькая Лизка! «Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это…»

Жена отвернулась.

— Иногда нам, бабам, хочется поплакаться кому-нибудь тайком от мужей. Вот «счастливая» Кира и поплакалась как-то.

Рогов молча допил чай и так же молча ушел в свой кабинет. На душе было гадко. Зря Дарья рассказала мне эту историю. Что-то тяжело переворачивалось в Рогове — не то какая-то тревога, не то раздражение, и надо было заставить себя успокоиться. На глаза попалась записная книжка, и он потянулся к ней. Самое лучшее сейчас — заняться делом. Он набрал домашний номер Званцева и уже совсем спокойно сказал:

— Не спите еще, Александр Иванович? Это Рогов. Я хотел просить вас вот о чем… У нас сложилось мнение, что Губенко на ЗГТ — работник слабый, пусть возвращается на инженерную работу. Партконференция на заводе будет в конце октября, так что есть время подумать.

— Мы уже подумали, Георгий Петрович. Мы тоже считаем, что ошиблись с Губенко. Директор завода подмял его под себя, и, кажется, такое положение вполне устраивает обоих.

— У вас есть конкретное предложение?

— Есть, Георгий Петрович, и мнение секретарей на этот счет единодушное.

— Кто же?

— Начальник двадцать шестого цеха Нечаев, — ответил секретарь райкома.

11. ДУРОЧКА