Семейное дело - [33]

— В виде зарплаты и премиальных? — с прежней шутливостью спросил Алексей. К его удивлению, Глеб согласно кивнул: да. Деньги тоже, между прочим, математическое измерение затраченного труда.

— Господи, — тоскливо сказала Надя. — Липы цветут, вечер-то какой…

— Погоди, Надюша, — перебил ее Глеб. Видимо, он здорово разошелся и не хотел, чтобы его останавливали.

Они сидели на скамейке, река была внизу, под ними; длинными колышущимися бородами в ней отражались огни, горевшие на том берегу. Ничего этого Глеб, конечно, не заметил. Алексей был не просто его старым школьным другом, он был новым слушателем, и Глебу словно доставляло удовольствие выкладывать ему свои мысли.

— Ты сказал, у каждого человека в жизни свои вехи — так? Очень неточное выражение. На вехах не застревают, по ним движутся, в этом вся разница. Ты был рабочим — веха, служил — веха, а потом ты вернулся к старой вехе. Регресс? Движение только тогда приемлемо, если оно движение вперед и вверх.

Алексей слушал его с прежним озорством, его так и подмывало еще и еще раз поддеть Глеба какой-нибудь шуткой. Ах, регресс? А я-то и не знал, что мне после службы должны сразу ученую степень присвоить!

— Вот-вот, — сказал Глеб. — Значит, в душе у тебя все-таки сидит стремление к ученой степени.

— Пока лежит, Глебушка.

Алексей вздохнул. Нет, шутками его не пробьешь. Он сейчас как глухарь на току.

— Ну так ты давай ближе к своей жизненной философии.

— Я ее уже наизусть знаю, — грустно сказала Надя. — Работа, учеба, накопление знаний. Потом переход незаметных количественных изменений в коренные качественные. Должность, степени, соответственное увеличение материальных благ. Правильно, Глебушка? Семья, основанная на трудовых принципах. Детей — двое, придется помучиться. Четкое представление, что от тебя требуют, с четким выполнением и требовательностью к другим. Все. Я повторяю это перед сном, как молитву.

— Да, — сказал Глеб. — Примерно так, только в чисто женском изложении. Что скажешь, старик?

— Белый воротничок, — сказал Алексей.

— Что? — не понял Глеб.

— Мне тебя жалко.

— Почему же? Ты против цели в жизни? Или моя позиция противоречит чему-нибудь?

Алексей пожал плечами. Конечно, ничему эта позиция не противоречит. Но она вызвала в нем пока еще глухой, пока неосознанный протест, будто на него натянули тесный пиджак и всюду начало давить и жать. Ему просто надо было подумать над услышанным, но Глеб торопил его:

— Что ж ты молчишь?

— Немного пахнет карьеризмом, — сказал Алексей.

— Только ханжа может осуждать карьеру, — быстро ответил Глеб. — Ханжа или неудачник. Иногда это один и тот же человек.

— Не считаю себя ни тем, ни другим.

— Мальчики, только не ссориться, — сказала Надя.

— Я знаю, — кивнул Глеб. — Просто ты еще плывешь по течению, Алешка. Это понятно. Вернулся, надо разобраться в жизни, что к чему. Потом ты все-таки поймешь меня. В современной жизни иначе нельзя. Неторопливое время дон-кихотов кончилось, старик. Отношения общества и личности строятся на взаимной выгоде, вот и подумай над этим…

В траве, неподалеку от дорожки, рос светлый, плоский мухомор, и Надя сбила его ногой. Глеб покосился на нее и оборвал себя.

— Зря, милая, — сказал он. — В природе тоже все целесообразно, между прочим.

— Перестань, пожалуйста, — тихо и тоскливо попросила Надя. — Когда я прихожу к тебе с работы, усталая, ты…

Она не договорила. Очевидно, то, что она хотела сказать, предназначалось лишь для одного Глеба.

Остаток вечера оказался пустым. Алексею уже не хотелось ни о чем разговаривать, и, должно быть, Надя очень точно угадала это его состояние. Она говорила, говорила без умолку, рассказывала какие-то истории про своих сослуживцев (она работала в трикотажной фирме «Луч»), и Алексей был благодарен ей за эту милую, ни к чему не обязывающую, а для него почти спасительную болтовню. В десять часов он попрощался с Глебом и Надей. Славная, в общем-то, девчонка, думал он на ходу. А интересно, когда Глеб целуется с ней, он считает, что это тоже подчинено каким-то математическим измерениям?

И вспомнилось еще: когда при первой же их встрече Алексей спросил Глеба, почему он перешел на испытательный участок, Глеб, чуть прищурившись и растягивая слова, ответил: «А ведь это, старик, когда-нибудь пригодится. Для диссертации, скажем, а?» Что ж, он уже перешел на третий курс, но, странное дело, Алексей ничуть не завидовал ему. Наоборот: то, что он два года отслужил на границе, словно давало ему некоторое преимущество перед Глебом. Просто есть вещи, которые не всякому дано узнать, а вот он узнал. Хотя бы те четырнадцать тысяч шестьсот километров…

Когда по проходу стремительно шел, как-то подпрыгивая, будто сдерживая себя, чтобы не побежать, Борис Семенович Коган, Алексей заранее знал, что у отца будут неприятности, большие или малые. Борис Семенович был заместителем начальника цеха по производству, у него была добродушная, в общем-то, кличка: ВВС, что расшифровывалось так: «Вирус, вырвавшийся на свободу» — и это вполне соответствовало его характеру. Сколько Алексей помнил его, он помнил шумящего, не терпящего никаких возражений Бориса Семеновича, и даже дома он оставался таким же. Алексею приходилось бывать у него дома — с сыном Бориса Семеновича, Эдькой, он тоже учился в одном классе.