Семейное дело - [286]

Снова были аплодисменты, когда он повел рукой и пригласил гостей в город, и группа тронулась к автобусу.

— Рогова! Где Рогова? — спросил кто-то.

Та девушка-переводчица, заговорившись с кем-то из французов, отстала и, услышав, что ее зовут, побежала вперед. Коптюгов поглядел на нее внимательней и, повернувшись к идущему рядом с ним секретарю горкома комсомола, спросил:

— Эта Рогова случайно не родственница?..

— Дочь, — кивнул тот, недослушав Коптюгова.

Французы не интересовали его, тем более что они сидели впереди и Коптюгов не видел их лиц.

Он разглядывал Рогову, которая стояла с маленьким микрофоном в руке, что-то говорила гостям, показывая за окна автобуса, и головы послушно поворачивались вправо и влево, словно повинуясь ее движениям. У нее был очень звонкий голос, и она картавила. Коптюгов видел, как она откинула капюшон и сразу стала похожей на мальчишку, потому что у нее были коротко стриженные рыжеватые волосы, а брюки лишь подчеркивали это сходство. Что-то рассказывая, она несколько раз поглядела и на Коптюгова — точно так же, как глядела на всех, никак не выделяя его взглядом из остальных, кто ехал сейчас в автобусе. «Запомнила или забыла? — с досадой думал Коптюгов. — Ничего, у меня еще есть время — целый день…»

Потом весь день он старался держаться ближе к этой девушке — в музее, в Доме дружбы, в институте… Ее звали Лиза. И французы и они вместе обедали в гостиничном ресторане, Коптюгову удалось сесть рядом с Лизой, и смущенно и неуклюже он ухаживал за ней.

— Давайте я буду переводить. А вы пока поешьте как следует.

— Вы знаете французский? — спросила она, не поняв шутку.

— Я знаю только русский и то со словарем, — ответил Коптюгов. — Мне ведь не довелось много учиться. Школа, потом армия, потом завод… А вы здорово говорите по-французски! Даже картавите, как они. Я сначала подумал — это у вас от природы…

Их то и дело перебивали, Роговой надо было переводить. Все-таки Коптюгов успел узнать, что она студентка четвертого курса пединститута.

Он выступил на вечере, и снова было приятно услышать, как его представляли и гостям, и нашим студентам: «Известный рабочий, сталевар с завода газовых турбин…» Один из гостей спросил о чем-то Рогову, она ответила и повернулась к секретарю горкома комсомола. Коптюгов услышал:

— Мишель удивился, когда я сказала «известный рабочий». Он говорит — бывают известные артисты, политические деятели, космонавты и даже гангстеры, но «известный рабочий» он слышит впервые. Ты хочешь ему что-нибудь сказать?

— А пусть Коптюгов скажет сам. Скажите, Костя.

Это предложение было неожиданным, оно сбивало Коптюгова: то, что он писал накануне и запомнил почти слово в слово, теперь надо было переделывать на ходу. Ну что ж, так и начнем тогда — с известности…

Он говорил легко, просто, не прислушиваясь к самому себе, и уже знал, видел, чувствовал каждой своей клеткой, что его слушают с интересом, внимательно и дружелюбно, а может быть, даже и с некоторым удивлением. Правда, сначала он, улыбнувшись, попросил прощения за то, что не оратор, говорить не мастак (из зала кто-то крикнул: «Все не мастаки!»), но скажет по-своему, как думает. Так вот, друг Мишель (он поглядел на маленького черноголового француза) не понимает, что такое «известный рабочий»… А между тем у нас людей ценят по труду, и рабочая слава у нас — самая почетная и прочная. Привел несколько примеров, начиная со Стаханова. Дальше все было проще — дальше он просто повторил то, что писал вчера дома. И пошел на свое место под аплодисменты. Секретарь горкома комсомола незаметно показал ему большой палец.

Он мог бы ликовать сейчас — ведь все получалось так здорово, лучше не придумаешь! Но что-то подсказывало Коптюгову: подожди, еще рано, ты еще не все сделал сегодня, ты еще можешь шагнуть сразу через три ступеньки, только не торопись, не спугни ту единственную возможность, которая совсем рядом, вот она — и тогда… У него перехватило дыхание. В конце концов, я ничем не рискую. Чего я вдруг испугался?

После вечера они отвезли французов в гостиницу. Час был уже поздний, и Коптюгов сказал Лизе:

— Вы разрешите, я провожу вас?

— Зачем? — удивилась она.

— Для собственного спокойствия, — сказал Коптюгов.

— Проводите, — пожала она узенькими плечами.

На улице было морозно, и Коптюгов сказал, что надо бы схватить мотор. Лиза фыркнула:

— Вот еще! Я отлично обхожусь автобусом.

— Давайте обойдемся автобусом, — засмеялся Коптюгов, чуть откидывая голову. — А вы, оказывается, ершистая!

— А вы, оказывается, наблюдательны, — в тон ему ответила Лиза. — Можете взять меня под руку, между прочим.

В автобусе тоже было холодно. На стеклах, покрытых толстым мохнатым инеем, виднелись надышанные дырочки, отпечатки ребячьих ладошек, даже надпись: «Эдька, я тебя жду». Лиза села, зябко запахивая полы пальто.

— Вас знобит, — тревожно сказал Коптюгов. — Хорошо бы, как приедете, чаю с малиновым вареньем.

— Ерунда, — ответила Лиза. — Просто я сегодня впервые в жизни разговаривала с настоящими французами, так что это у меня чисто нервное. Французы не любят, когда на их языке плохо говорят. Поэтому сегодня у меня было что-то вроде экзамена.