Семейное дело - [269]

— Из механосборочного, еще не пришли? И Кузина еще нет?

— Нет, Виталий Евгеньевич, — сказала секретарша. — Идут уже.

— Что произошло, Виталий Евгеньевич? — спросил Ильин и тут же пожалел о своей нетерпеливости.

Заостровцев проскрипел своим неприятным голосом:

— На этот вопрос, возможно, придется отвечать именно вам, Сергей Николаевич. Ночью во время испытаний турбины полетели лопатки.

Проскрипел и скрылся за дверью директорского кабинета. Никто даже не обратил внимания, что главный инженер не поздоровался. Наступило тягостное молчание, каждый, в том числе и Ильин, понимал, что это действительно было тяжелым происшествием. Первым нарушил тишину заместитель главного конструктора Павлов. Ильин плохо знал его, виделись на разных совещаниях, вот и все знакомство.

— У нашего главного инженера, — сказал Павлов, — удивительная манера портить настроение людям. Конечно, кто-то виноват, но зачем сразу валить на литейный цех?

Дверь открылась, на пороге стоял Званцев, хмурый, невыспавшийся (конечно, о том, что произошло ночью на испытаниях, ему сообщили сразу же), и, коротко кивнув, пригласил всех к себе. Рассаживались молча, молча закуривали, — здесь разрешалось курить, хотя некурящий Заостровцев пытался было возражать поначалу, — и молча ждали, когда подойдут остальные. С толстой папкой под мышкой вошел Кузин, торопливо уселся рядом с директорским столом, будто боясь, что кто-то может занять его обычное место, и сразу начал раскладывать перед собой какие-то бумаги. Последними пришли начальник механосборочного и его заместитель по сборке и испытаниям, маленький, тщедушный Кашин, которого Ильин тоже знал плохо (все-таки разные цехи, разное производство), но о котором по заводу ходили легенды. Рассказывали, будто он, более суток проработав без сна на установке турбины в испытательном боксе, позвонил домой и попросил кого-то из домашних поднести ему к проходной зимние удочки, коловорот и червей. Река была неподалеку. И, рассказывали, Кашин спустился на первый, еще неокрепший лед, прокрутил несколько лунок, вытащил пяток окуней, отдал их мерзнущей на берегу жене, а сам, свеженький как огурчик, снова пошел в бокс работать. Но эта история вспомнилась Ильину вскользь, мельком, — сейчас Кашин был бледен и сидел, съежившись так, будто старался казаться незаметным — точь-в-точь как школьник, не выучивший урока и более всего боящийся, что его вызовут к доске.

Ильин даже улыбнулся про себя этой схожести, потому что директор, оглядев всех, первым назвал именно Кашина, и он встал, растерявшись оттого, что его попросили выступить первым. Впрочем, это было понятно: испытаниями руководил все-таки он.

— Начинайте, товарищ Кашин, — кивнул ему Званцев, и, как бы ни был Ильин встревожен, как бы ни мучила его сейчас мысль, что в этой аварии могла быть и вина литейщиков, он не мог не отметить этого — «товарищ». Прежний директор — Силин — «поднимал» людей просто по фамилиям, главный инженер — непременно по имени-отчеству, но делал это с такой небрежностью, а то и язвительностью, что, казалось, у тебя не имя-отчество, а кличка.

Кашин, тяжело вздохнув, развел руками.

— Так что особенно говорить? В пять тридцать, по графику, мы должны были перевести турбину на остановку. Давление газа начинает падать с шести, когда просыпается город. Но приборы защиты сработали в пять четырнадцать, еще до остановки. Это отмечено в журнале испытаний. Остальное вы знаете…

Ему словно бы не хотелось говорить об этом «остальном». Званцев сидел, крутя пальцами толстый карандаш, и, когда Кашин кончил, стукнул карандашом по столу.

— Ладно, об остальном скажу я. Я приехал через сорок минут и распорядился демонтировать турбину. Когда открыли ротор, в передней части был винегрет из лопаток. Сейчас не время искать виновных, как это уже успел предложить мне наш главный инженер. Сейчас надо выяснить причину аварии. Сегодня из Москвы вылетает комиссия, и я прошу всех вас, — он обвел глазами собравшихся и повторил, особенно нажимая на это слово — «всех», — всех вас помочь комиссии, независимо от того, может ли быть ваша причастность к аварии или нет. Будут вопросы?

«Как все быстро… и хорошо!» — подумал Ильин. Сейчас это пятиминутное совещание закончится, все разойдутся по своим цехам и службам, каждый со своими мыслями и опасениями. Он не хотел и не мог уходить отсюда так.

— Можно мне?

— Пожалуйста, товарищ Ильин.

Он поднялся, на какую-то долю секунды ощутив в себе то полное спокойствие, которое так редко владело им последнее время.

— В причинах аварии будет разбираться только комиссия министерства или мы, заводские инженеры, тоже?

Краем глаза он заметил легкое движение за столом, — это все как по команде повернулись к директору, потому что Ильин спросил о том, о чем сейчас думал каждый, но Званцев не успел ответить, его опередил главный инженер:

— Надеюсь, это не означает вашего недоверия к комиссии министерства, Сергей Николаевич? Или, быть может, это ваша, так сказать, защитная реакция?

— Похоже, очень похоже, — поддакнул ему Кузин.

Званцев недовольно постучал карандашом, даже не поглядев в сторону главного инженера.