Семейное дело - [5]

— Что касается тех кусочков алюминия, — возобновил я разговор, — то это я сообразил еще до звонка в полицию, а вот до остального — где предмет находился и как все случилось — я додумался потом, желая чем-то занять свои мозги, — пока слонялся без дела по дому. Я также размышлял о том, что бы произошло, если бы я обыскал его, прежде чем проводить наверх, в Южную комнату. Я обязательно захотел бы взглянуть на содержимое трубки. Ну что ж, я здесь, перед тобой, живой.

Почему его не обыскал, я уже объяснил. Поскольку свои выводы я не включил в протокол, а сохранил лично для тебя, ты должен мне коробку конфет. Предпочитаю карамель.

— Я пришлю тебе орхидею, — наконец разжал губы Стеббинс. — Ты прекрасно знаешь, как поступил бы Роуклифф, выслушав твою исповедь.

— А как же. Он послал бы целую команду с заданием — выяснить, где я недавно приобрел сигары «Дон Педро». Но у тебя есть мозги, которые ты порой используешь по прямому назначению.

— Включи эти слова когда-нибудь в свои показания. Мои мозги говорят мне: что-то сказанное Дакосом могло навести тебя на мысль, каким путем алюминиевая трубка попала к нему в карман пальто. Но в твоем протоколе ничего похожего нет.

— Видимо, я все начисто забыл.

— Кроме того, мозги подсказывают мне: окружной прокурор пожелает знать, почему я не доставил тебя в полицейский участок в качестве подозреваемого. Бомба взорвалась около половины второго, ты оказался в комнате и обнаружил труп через три-четыре минуты, в полицию же позвонил в два часа одиннадцать минут, то есть через сорок пять минут, а тебе законы хорошо известны, ведь ты лицензированный детектив.

— Нужно ли еще раз пережевывать одно и то же?

— Окружной прокурор потребует объяснить, почему я не взял тебя под стражу.

— Не сомневаюсь, и ты сумеешь объяснить. Я сделаю то же самое, когда высплюсь. К чему было спешить? Орудие убийства Дакос явно принес с собой. Стояла глухая ночь. Если бы ты приехал через две минуты, то все равно не смог бы предпринять никаких срочных мер. Ты и сейчас должен ждать до утра, чтобы выяснить: с кем он встречался и чем занимался до прихода к нам. В ресторане «Рустерман» теперь никого, кроме ночного сторожа, да и тот, вероятно, сладко спит. У меня есть предложение. Вместо орхидеи дай мне письменное разрешение пройти в Южную комнату и закрыть чем-нибудь выбитые окна. Или хотя бы одно из окон. Иначе любой может пролезть в помещение, поднявшись по пожарной лестнице. Со штукатуркой и другими повреждениями можно повременить.

— Всю штукатурку с пола забрали, — проговорил Стеббинс.

Он посмотрел на часы и поднялся, опираясь руками на подлокотники, что делает редко.

— Черт возьми! Ты все-таки в конце концов с чем-то соглашаешься, с тобой уже можно иметь дело. Окно уже опечатано. Оставь печать в покое. Придет кто-то из специалистов по взрывчатым устройствам, чтобы еще раз все осмотреть. Еще кто-нибудь явится поговорить с Вульфом.

— Я уже сказал, его, по всей вероятности…

— Слышал. Знаешь, что я думаю? По-моему, Вульф проделал дырку в потолке и бросил сквозь нее бомбу. — С этими словами Стеббинс направился к выходу.

Я встал и, не торопясь, последовал за ним. Мне некуда было торопиться. Выпустив Стеббинса, я запер входную дверь, навесил цепочку, выключил свет в кабинете и в коридоре, потом поднялся к себе на третий этаж, оставив тарелки и стаканы на своем письменном столе — невероятный случай. Фриц забрался под одеяло часом раньше, накормив по собственной инициативе сандвичами ораву непрошеных гостей и дождавшись, когда все, кроме Стеббинса, уйдут.

Я крепко спал уже через две минуты после того, как голова коснулась подушки. Я не хвастаю своей способностью спать при любых обстоятельствах, поскольку это, как я подозреваю, только свидетельствует о моей примитивной или плебейской натуре и, быть может, еще кое о чем, но тем не менее я вынужден признать за собой подобное качество. Устанавливая радиобудильник на десять часов утра, я был уверен, что меня поднимут задолго до этого срока. Правда, я выключил городской телефон и оставил только внутреннюю связь.

Но никто и ничто не нарушило моего сна. Когда приятный голос проговорил: «Вы никогда не пожалеете, что, поддавшись порыву, решили попробовать единственный в своем роде крем, который пробуждает желание нежно коснуться собственной кожи», — я, не открывая глаз, протянул руку, чтобы выключить радио. Одновременно я попытался убедить себя, что еще один часок сна никому не повредит, но из этого ничего не вышло; я вспомнил: существовала проблема, не терпящая отлагательства. Она касалась Теодора. Кое-как разлепив веки, я по домашнему телефону позвонил в кухню.

Через пять секунд раздался голос Фрица:

— Да.

По его словам, он вовсе не копирует Вульфа. Дескать, Вульф говорит «да?», а он, Фриц, произносит просто — «да».

— Ты уже встал и одет, — заметил я.

— Конечно. Отнес ему завтрак.

— И он поел?

— Да.

— Боже мой, ты немногословен, хотя и чувствуешь себя, судя по голосу, довольно бодро.

— Вовсе нет, Арчи. И он тоже в скверном настроении. А как ты?

— Я не бодрый и не вялый, а измочаленный. Что с Теодором?

— Он пришел и отправился наверх, в оранжерею. Я сказал ему, чтобы не ждал Вульфа.