Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба - [74]
В Петрограде Шаляпин просыпался посреди ночи. Ему снился запах только что испеченного хлеба… «Мертвая, глухая тишина, — вспоминал он в книге „Маска и душа“. — Вглядываюсь через окно в темноту ночи. На проволоках телеграфа густо повис снег… Блокада!..»
Но несмотря на голод, холод и нищету, именно в эти тяжелые годы неожиданно с особой силой и яркостью раскрылись удивительные стороны шаляпинской души. Именно в это время, когда всем в глаза смотрела смерть, когда не существовало больше никаких условностей и люди значили только то, что значили, — «Кто же тогда в России стыдился дырявых сапог?» — напишет впоследствии этот всемирно известный артист, — Шаляпин показал себя чутким, добрым, отзывчивым человеком. Его отношение к своей семье, оказавшейся отрезанной от него в другом городе, поражало какой-то особенной трогательностью, удивительной внимательностью и заботой.
Ко всем ужасам происходящего Шаляпин относился стоически. Единственное, что его по-настоящему беспокоило, так это дети. Он боялся, что они не получат нужного образования, и просил Иолу Игнатьевну приложить все силы к тому, чтобы дети учились. Но разве нужно было просить об этом Иолу Игнатьевну? Она и так делала все возможное (а часто и невозможное), чтобы поставить детей на ноги.
Между тем большевики на фронте терпели поражения. Можно было надеяться, что вскоре их власть падет. Но пока в Москве и Петрограде они продолжали обрушивать на головы людей всевозможные репрессии.
В сентябре 1918 года под впечатлением недавно пережитого Шаляпин пишет Иоле Игнатьевне: «Дней пять тому назад в четыре часа утра у меня был произведен обыск в моей квартире по ордеру местного районного совдепа. Конечно, у меня ничего не нашли, потому что ничего и не было, но взяли у меня двенадцать бутылок вина, старые игральные карты и револьвер, несмотря на то что я имею на него разрешение (оказывается, недействительное). По этому и по поводу других всяких обстоятельств приходится все время хлопотать, ходить по разным учреждениям и проводить там немалое время. Вот и сейчас я сижу и сдаю свой дом комиссару — дом мой конфискуется, кажется, так же как и твой московский, — мне предложено было заплатить 18 000 рублей, которые я не заплатил, потому что откуда же их взять, все же отняли. Конечно, это все меня мало беспокоит, ведь я жил и без домов, но что меня угнетает, так это шатанье по разным совдепам с разными заявлениями и всякими хлопотами — я этого терпеть не могу…»
Теперь Шаляпину действительно приходилось проводить немало времени в приемных разного рода советских учреждений. Зная, что у него есть друзья в новой власти, многие обращались к нему с просьбами, которые в основном сводились к одному — помочь освободить арестованных, по большей части ни в чем не виновных людей. Среди тех, кто нуждался теперь в заступничестве Шаляпина, оказался и его бывший начальник — управляющий Императорскими театрами В. А. Теляковский, которому Шаляпин помог выйти из тюрьмы.
С некоторыми просьбами помочь заключенным Шаляпин обращался и к Иоле Игнатьевне. Так в 1919 году в одном из писем он сообщил ей, что в Москву в качестве заложника был переведен некий Максим Леопольдович Нейшеллер, швейцарский подданный и очень богатый человек, и просил Иолу Игнатьевну помочь ему, если тот к ней обратится (в Петрограде Шаляпин дал ему свой московский адрес). «Постарайся разузнать у кого-нибудь, где посадили привезенных из Питера заложников, — просил он, — и, если найдешь время и способ, спроси его сама, в чем он нуждается (хотя это последнее и не обязательно)».
Последняя фраза указывала на то, что Шаляпин боялся за Иолу Игнатьевну. Выполнять такие просьбы было небезопасно. Но сама Иола Игнатьевна не ведала страха. Она тут же ответила Шаляпину, что сделает все возможное, чтобы помочь «несчастному синьору». Помочь человеку в беде — для Иолы Игнатьевны это было делом чести.
Однако несмотря на все более очевидные горькие картины «новой счастливой жизни», Шаляпин, видимо, не до конца разуверился в том, что эти трудности временные и что по-настоящему счастливая жизнь с приходом большевиков когда-нибудь все же наступит. «Вообще жизнь очень тяжелая, — писал он Иоле Игнатьевне неделю спустя на обороте того же письма, в котором описал ей происшедший у него обыск, — но я не унываю и в сущности не обвиняю никого. Революция — революция и есть! Конечно, есть масса невежества, но идеи мне кажутся светлыми и прекрасными, и если их будут со временем осуществлять хорошим, здоровым способом, то можно думать, что все человечество заживет когда-нибудь действительно прекрасной жизнью. Дай Бог! При всех нелепостях, которые сейчас творятся, я все-таки отдаю должное большевикам. У них есть какая-то живая сила и масса энергии. Если бы массы были более облагорожены, то дело пошло бы, конечно, и лучше, и целесообразнее. Беда, что интеллигентное правительство задавило совсем душу народа, и теперь, конечно, пожинается то, что посеяно за столько сотен лет».
Но как ни прекрасны были эти надежды на будущее, пока их окружали только дикость и варварство. И Шаляпин не меньше, чем другие, становился жертвой случайностей, вынужден был бояться за собственную жизнь и будущее своих детей. В 1918 году дом на Новинском бульваре был национализирован. Как Шаляпин ни пытался, ему не удалось оградить Иолу Игнатьевну от
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
Л. Д. Зиновьева-Аннибал (1866–1907) — талантливая русская писательница, среди ее предков прадед А. С. Пушкина Ганнибал, ее муж — выдающийся поэт русского символизма Вячеслав Иванов. «Тридцать три урода» — первая в России повесть о лесбийской любви. Наиболее совершенное произведение писательницы — «Трагический зверинец».Для воссоздания атмосферы эпохи в книге дан развернутый комментарий.В России издается впервые.
Автор книги — дочь известного драматурга Владимира Масса, писательница Анна Масс, автор многих книг и журнальных публикаций. В издательстве «Аграф» вышли сборники ее новелл «Вахтанговские дети» и «Писательские дачи».Новая книга Анны Масс автобиографична. Она о детстве и отрочестве, тесно связанных с Театром имени Вахтангова. О поколении «вахтанговских детей», которые жили рядом, много времени проводили вместе — в школе, во дворе, в арбатских переулках, в пионерском лагере — и сохранили дружбу на всю жизнь.Написана легким, изящным слогом.
Автор книги — дочь известного драматурга Владимира Масса, писательница Анна Масс, автор 17 книг и многих журнальных публикаций.Ее новое произведение — о поселке писателей «Красная Пахра», в котором Анна Масс живет со времени его основания, о его обитателях, среди которых много известных людей (писателей, поэтов, художников, артистов).Анна Масс также долгое время работала в геофизических экспедициях в Калмыкии, Забайкалье, Башкирии, Якутии. На страницах книги часто появляются яркие зарисовки жизни геологов.
Книга знакомит с жизнью Т. А. Луговской (1909–1994), художницы и писательницы, сестры поэта В. Луговского. С юных лет она была знакома со многими поэтами и писателями — В. Маяковским, О. Мандельштамом, А. Ахматовой, П. Антокольским, А. Фадеевым, дружила с Е. Булгаковой и Ф. Раневской. Работа театрального художника сблизила ее с В. Татлиным, А. Тышлером, С. Лебедевой, Л. Малюгиным и другими. Она оставила повесть о детстве «Я помню», высоко оцененную В. Кавериным, яркие устные рассказы, записанные ее племянницей, письма драматургу Л. Малюгину, в которых присутствует атмосфера времени, эвакуация в Ташкент, воспоминания о В. Татлине, А. Ахматовой и других замечательных людях.