Семейная книга - [93]

— У меня идея, — говорю я, — Амир наденет свою желтую пижаму…

— Пижама бяка! Хочу быть Эйби Натаном!

— Дай мне закончить, — говорю я, — наденешь желтую пижаму с пропеллером в попке. Настоящий пропеллер, вертится…

— Пропеллер бяка!

— Приклеим тебе крылья…

— Нет, не хочу быть птицей, хочу Эйби Натаном!

Сказать по правде, эти его полеты — пустопорожние приключения, лишенные всякого внутреннего содержания. Ну действительно, на что станет похожа страна, если каждый начнет вмешиваться в ее внешнюю политику накануне Пурима?

— Папа,

Ребенок просто извивается на ковре, только рыжие способны так рыдать, передним и задним ходом, без передышки между.

Надо спасать ребенка, пока у него еще целы легкие.

— В чем проблема? — говорит папочка. — Сейчас я позвоню Эйби и спрошу его.

Амир немедленно замолкает, в его глазах зажигается надежда. Я набираю случайные цифры.

— Алло, президент Насер? — спрашиваю я. — Эйби Натан у вас? Дайте-ка его на минутку.

— Кого? — недоумевает женщина на том конце провода. — Это квартира доктора Вайсберга.

— Здравствуйте, Эйби, — весело говорю я, — как дела? Амир хочет знать, как вы одеты?

— Что? — переспрашивает женщина. — Это квартира доктора Вайсберга!

— Погодите, Эйби, я записываю… так, в чем вы… штаны с бахромой… резиновые сапоги… широкополая шляпа… большое спасибо, господин Эйби Натан!

— Я не очень хорошо говорю на иврите, — жалуются мне, — вы знаете немецкий?

— Погодите, Эйби, я записываю. Позолоченный ремень, пистолет. Спасибо. Нет, больше ничего, я только это хотел узнать. Привет президенту…

— Доктор Вайсберг будет после обеда.

Я положил трубку с озабоченным выражением.

— Ты слышала, — обращаюсь я к мамочке, — где же, черт побери, мы достанем для Амира все те вещи, которые носит Эйби?

— Глупые! — смеется смышленый ребенок, опьяненный победой, — они ведь здесь, в углу!

Так в последнюю минуту положение было спасено с помощью беспроволочного телефона. Так что если маленький читатель в эти дни увидит на улице небольшого, очень рыжего ковбоя, я прошу закричать во весь голос: «Смотрите, Эйби Натан!» Заранее благодарен.

Лестница Гольдштюка

До сих пор не выяснено, кто именно пригласил Шломо Гольдштюка красить нашу спальню. Жена утверждает, что я ночами омрачал ей жизнь из-за чернеющего потолка, тогда как я помню только ее постоянные требования перештукатурить стены.

Итак, в то утро жена обнаружила двух маляров, входящих к Зелигам с лестницами и банками краски. Она сразу же ухватилась за них и договорилась, что они и у нас покрасят спальню. Они — Шломо Гольдштюк и его помощник Махмуд — согласились прийти в четверг в 7.30 утра. Насчет оплаты мы условились, что к раввину по этому вопросу не пойдем.

Малярам были выплачены 2000 лир аванса для приобретения красок. В четверг в 7.10 они уже были на месте. Махмуд с большой осторожностью накрыл нашу мебель иностранной прессой, а покрытие пола обеспечила израильская газета «Маарив». Затем маляры установили пеструю лестницу, обвязались платками и ободрали старую краску с трех стен и половины потолка. Затем они исчезли.

То есть только они — Шломо Гольдштюк и Махмуд — и исчезли. Все остальное осталось — лестница, стены, пыль под ногами. Вначале мы думали, может, они вышли в город купить материалы, но через три дня начали ощущать некоторое неудобство. Тяжело спать в ободранной комнате, особенно когда скрипящая пыль доходит до лодыжек. А Шломо весьма активно просил не заметать пыль, поскольку она представляет собой естественный защитный слой против капающей на пол краски. Так он сказал. Вот мы и не заметаем. Но где же сам Гольдштюк?

— Он производил впечатление приличного маляра, — объясняла жена в среду, — кто бы мог подумать, что он такой лицемер?

Она пошла к Зелигам и обнаружила у них весьма сходную ситуацию. Лестница, ведра, пыль, Гольдштюка нет. Выяснилось, что маляры и у них пробыли полдня, Махмуд попросил каждое утро готовить ему молоко, после чего бесследно растворился в хамсине вместе с напарником.

И что самое странное — Зелиги в субботу нанесли визит своему адвокату, некоему Фридлянду из Рамат-Гана, и, пройдя под лестницей в салоне, очень быстро выяснили, что Шломо поработал и здесь, прежде чем ушел промывать щетки в полуденный туман. Как выяснилось, они приступили к работе в Рамат-Гане в четверг утром, через десять минут после того, как начали у нас. Махмуд даже вернулся к ним через неделю, извинился за то, что его жена и жена Гольдштюка в больнице, протирал притолоку в течение получаса и более не появлялся.

— Эфраим, — предположила жена, — эти маляры не в своем уме.

Как выяснилось, в своем. Мгновенная проверка показала, что только в нашем микрорайоне установлено восемь лестниц, покинутых Шломо Гольдштюком. По всем признакам видно, что старательный мастер не хочет упускать ни одного заказа в пылающий летний период. Более того, он приходит в каждый дом точно в назначенное время, забивает свой колышек и устанавливает лестницу, красиво что-нибудь обдирает, что-то намазывает, а затем выходит в поля на охоту за новой добычей. В одной из квартир на окраине нашего района хозяева ждали его три месяца, окруженные цистернами с краской, и вот наконец Гольдштюк вернулся в шесть вечера, проверил стены и констатировал: