Семейная книга - [4]

Цель этого замечания — пробудить во мне чувство неполноценности как добытчика и недостаточную уверенность в себе перед выборами. Я ничего не понимаю в ее платьях, по-моему, все они — дрянь, но почему тогда я все же обязан каждый раз выбирать, что ей надеть?

— У меня есть простенькое черное платье, — перебирает женушка варианты, — синее с глубоким вырезом…

— Давай с вырезом, — говорю я.

— Нет, это слишком торжественно. Может, платье-рубашку?

— Конечно.

— Но оно слишком спортивное.

— Спортивное? — Я разражаюсь диким смехом. — С чего бы это оно спортивное?

Что такое платье-рубашка? Только Господу известно. Я застегиваю ей молнию и ухожу в ванную бриться. Жена тем временем меняет носки на другие, более соответствующие по цвету. С трудом она находит подходящий, но пары к нему нет. Таков закон природы — наиболее удачливые одиноки в жизни.

Поэтому ей приходится снять платье-рубашку и поискать другую тряпку, которая подходит к жемчужному ожерелью, которое она получила в подарок на день рождения от жены своего мужа.

— Уже десять, — замечаю я, пока она лихорадочно одевается, — мы опаздываем.

— Ничего, услышим на пару неприличных анекдотов меньше.

Я уже надел выходные брюки, а она все еще колеблется, осуществляя нелегкий выбор: жемчужное ожерелье или серебряная брошка?

Жемчуг более декоративен, а брошка создает лучшее впечатление. Если мы успеем к одиннадцати, это будет чудо. Я начинаю читать газету. Жена подыскивает пояс, подходящий к брошке, и отчаивается: у нее нет сумочки, подходящей к новому поясу. Я приступил к написанию нескольких важных писем. Записи, всякие дела…

— Я уже готова, — кричит жена, — иди застегни мне молнию!

Интересно, что делают с молниями женщины, мужья которых скрылись в неизвестном направлении? По-видимому, они не ходят на вечеринки по случаю Нового года, он же день св. Сильвестра. Ну и мы не пойдем. Женушка повязывает вокруг шеи нейлоновый фартучек и начинает заниматься косметикой. Не спеша она накладывает основу под пудру. Глаза ее еще не подведены, но они уже выискивают обувь, подходящую к сумочке. Светлые туфли как раз в ремонте, черные на высоких каблуках — красивые, но в них нельзя ходить, а в тех, что на низком каблуке, наоборот, ходить можно, но они на низком каблуке…

— Уже одиннадцать, — вскипаю я, — если ты не закончишь собираться через пару минут, я пойду один.

— Я уже готова, — кричит жена изнутри, — а ты ведь все равно танцевать не умеешь.

Она снимает фартук, ибо все-таки сделала выбор в пользу простого черного платья.

Зачем усложнять себе жизнь? Но где же подходящие носки? Где темные?

Одиннадцать тридцать. Я предпринимаю военную хитрость: встаю, иду тяжелыми шагами к входной двери, бурно кричу «Привет!», хлопаю дверью изо всех сил (будто я вышел) и стою за дверью гостиной, стараясь не дышать…

Внутри — тишина. Она, по-видимому, сломлена, моя женушка. Политика силы всегда приводит к желаемым результатам. Как говорили наши мудрецы?

«Идешь к женщине — не забудь плетку»…

Уже пять минут прошло в полной тишине. Не совсем удобно стоять здесь всю жизнь. А вдруг там, внутри, случится какое-нибудь несчастье…

— Эфраим, — кричит жена, — иди, застегни мне молнию…

Она снова надела платье-рубашку, потому что у простого черного разошелся шов на рукаве. Она меняет носки и снова сомневается насчет жемчуга.

— Ну помоги мне, ради Бога. Что ты предлагаешь? — говорит она.

Я предлагаю постель для здорового сна. Без слов переодеваюсь в пижаму.

— Не валяй дурака, — бурчит жена, — я через десять минут буду готова.

Уже двенадцать. Часы бьют полночь, в ресторанах гасят свечи. Спокойной ночи. Я выключаю маленький свет и засыпаю на тахте. В последний раз бросаю взгляд на силуэт жены, сидящей перед зеркалом в нейлоновом фартучке, повязанном вокруг шеи, и рисующей брови. Я ненавижу этот фартучек, как ни один фартучек в мире. Как только я начинаю о нем думать, мои руки сами собой сжимаются в кулаки. Я представляю себя тем самым Чарльзом Лоутоном, что отрубил, как вы помните, головы шести своим женам, исполняя роль Генриха Восьмого. Передо мной проходят картины потрясенных людей. Женщин везут на плаху через ревущие толпы. В карете они меняют носки, накладывают зеленые тени на веки, а одна из них тем временем моет голову и красит ее хной…

После глубокого освежающего сна часика на полтора я просыпаюсь уже в наступившем году. Жена сидит у зеркала в голубом платье с вырезом и наводит брови черным карандашом, кончик которого обожжен спичкой. Меня охватывает жуткая слабость.

«Дружок, — нашептывает мне внутренний голос, — ты женился на ненормальной…»

Час с четвертью. Да, он прав — моя жена немного того… Вдруг у меня появляется яркое представление, что я нахожусь в аду. Как в «За дверью» Сартра: максимальное наказание для согрешившего — находиться в закрытой комнате с женщиной, которая одевается, одевается, одевается — до бесконечности. Я уже ее побаиваюсь. Она тем временем перекладывает свои мелкие вещи из большой черной сумочки в маленькую. Она уже почти одета. Погодите — а как же прическа? Главный вопрос — зачесывать вперед, на лоб, или назад? А? Ведь это же огромная, принципиальная разница.