Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы - [270]

— Мисс Дент.

— Да?

— Что вы хотите?

— Поговорить с вами.

— Вы можете прийти ко мне в контору.

— Нет. Я ходила туда две недели подряд.

— Мы можем договориться о встрече.

— Нет, — отрезала она. — Мы поговорим здесь. Я написала вам письмо, но я тяжело болела и не могла его отправить. Я там написала обо всем, что думаю. Я люблю путешествовать. Люблю поезда. Беда в том, что мне это не по карману. У вас, наверно, этот вид мелькает за окном каждый вечер, и вы его уже не замечаете, но для того, кто долгое время был прикован к постели, он прекрасен. Говорят, будто Его нет в реке и нет в горах, но, я думаю, Он там. «Где нас поймут, где мудрость нам найти? Земная твердь сказала: «Не во мне», и море повторило: «Не во мне». «Мы были той силы свидетелями», разрушенье и смерть ответили»… Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете, я сумасшедшая. Да, я болела, но мне уже лучше. Вот поговорю с вами, и мне станет легче. До того как попасть к вам на работу, я очень долго лежала в больнице. Но меня не лечили, а только старались лишить уважения к себе. Я уже три месяца без работы. Даже если я убью вас, со мной ничего не сделают, только положат в больницу, так что видите, я ничего не боюсь. Но давайте еще немного посидим. Мне надо успокоиться.

То замедляя, то ускоряя ход, поезд шел вдоль берега; Блейк заставлял себя придумать план бегства, но ничего не выходило — опасность была слишком близко, и, вместо того чтобы здраво все взвесить, Блейк стал воображать множество способов, какими мог бы избавиться от нее с самого начала. Но лишь только он пожалел, что не сделал этого, как тут же понял всю тщетность своих сожалений. Все равно что жалеть, почему не насторожился, когда она впервые рассказала ему о больнице. Все равно что жалеть, отчего не показались подозрительными ее застенчивость, неуверенность в себе, ее почерк — будто курица лапой. Но этого уже не поправить, и, наверно, впервые в жизни Блейк по-настоящему о чем-то пожалел. Он видел, как за окном в сумерках какие-то мужчины удят рыбу, потом вдалеке мелькнула ветхая лодочная станция — казалось, она наспех сколочена из щепок и бревен, выброшенных на берег.

Мистер Уоткинс задремал. И во сне похрапывал. Миссис Комптон читала газету. Вагон скрипнул, замедлил ход и неуверенно остановился. За окном появилась платформа южного направления, пассажиры на ней дожидались поезда, чтобы отправиться в город. Блейк увидел рабочего с обеденными судками, нарядно одетую женщину, мужчину с чемоданом. Они стояли поодаль друг от друга. За ними на стене пестрели рекламы. Парочка с бокалами вина, гавайская танцовщица, бесшумные резиновые подметки. Казалось, у этих развеселых картинок одно предназначение — отразиться в лужах на платформе и в них же исчезнуть. И платформа, и пассажиры — все выглядело таким унылым. Поезд тронулся и сквозь редкие огни трущоб вторгся в темноту предместья.

— Я хочу, чтобы вы прочли мое письмо до того, как мы приедем в Шейди-Хилл, — сказала она. — Оно на сиденье. Возьмите его. Я бы его отправила, но мне очень нездоровилось. Я две недели не выходила из дому. И уже три месяца не работаю. И ни с кем не разговариваю, кроме квартирной хозяйки. Пожалуйста, прочтите.

Блейк взял письмо с сиденья. Оно было на дешевой бумаге и на ощупь показалось ему грязным, отвратительным. А сколько раз его складывали и разворачивали.

«Дорогой супруг! (Опять этот корявый безумный почерк.) Говорят, будто земная любовь переходит в любовь небесную, но так ли это? Вы снитесь мне каждую ночь. Какие страшные желания мучат меня. У меня дар видеть сны. Во вторник мне приснился вулкан, он извергал кровь. Когда я лежала в больнице, они говорили, что хотят меня вылечить, но хотели лишь одного отнять у меня чувство собственного достоинства. Они хотели, чтоб мне снилось плетение корзинок или шитье, но я сумела сберечь свой дар. Я провидица. Я заранее знаю, когда зазвонит телефон. За всю мою жизнь у меня не было ни одного настоящего друга…»

Поезд снова остановился. И снова платформа, снова реклама: парочка с бокалами вина, резиновые подметки, гавайская танцовщица. А эта женщина опять вдруг приблизила к нему свое лицо и зашептала прямо в ухо:

— Я знаю, о чем вы думаете. У вас на лице написано. Надеетесь избавиться от меня в Шейди-Хилле? Но я все рассчитала, целые недели лишь об этом и думала. Я не трону вас, дайте мне только сказать. Я много думала о бесах. Мне кажется, если в мире есть бесы, если есть люди, воплощающие зло, мы должны их истреблять. Я знаю, вы всегда мучили слабых. Уверена. О, иногда я думаю, что должна убить вас. Иногда я думаю, что вы, и только вы, стоите на пути к моему счастью. Иногда…

Она дотронулась до него пистолетом, Блейк почувствовал на животе прикосновение дула. Если она сейчас выстрелит, пуля пробьет крохотное отверстие, по на вылете вырвет из спины кусок величиной с футбольный мяч. Блейк не забыл убитых, которых видел в войну. Память лихорадочно подсказывала: кишки, глаза, раздробленные кости, экскременты и прочая мерзость.

— Мне хотелось в жизни лишь одного — каплю любви, — сказала она.

И чуть отодвинула пистолет. Мистер Уоткинс все еще дремал. Миссис Комптон сидела тихо, сложив руки на коленях. Вагон покачивался, и вместе с ним покачивались все пальто и светло-серые плащи, что висели меж окнами. Блейк сидел, опершись локтем на оконную раму, левым ботинком упираясь в заслонку радиатора. В вагоне пахло, как в затхлом классе. Пассажиры словно спали, и каждый был сам по себе; Блейку казалось, что к нему навеки пристали запах дыма, влажной одежды и этот тусклый свет. Блейк попытался прибегнуть к самообману — иногда это спасало его, — но сейчас он чувствовал, что у него нет сил ни надеяться, ни обманывать себя.