Семейная хроника Уопшотов - [3]

2

Истории семей Харкартов, Уилрайтов, Коффинов, Слейтеров, Лоуэллов, Кэботов, Седжуиков и Кимболов - да, даже Кимболов - были в свое время изучены и опубликованы, а теперь дело дошло до Уопшотов, которые, разумеется, хотели бы, чтобы разговор о них начался с некоторых сведений о их прошлом. Один их свояк проследил превращения фамилии Уопшотов до норманнских истоков - Венкр-Шо. Вариации Венкр-Шо - всякие Феншоу, Уэйпшоу, Уопшафтс, Уопшотс и Уопшот - были обнаружены в приходских записях в Нортамберленде и Дорсетшире. В Сент-Ботолфсе фамилия приобрела гнусавое произношение - Уоапшоат. Основателем интересующей нас ветви этого рода был Иезекиил Уопшот, эмигрировавший из Англии в 1630 году на борту "Арабеллы". Иезекиил поселился в Бостоне и преподавал там латинский, греческий и древнееврейский языки, а также давал уроки игры на флейте. Ему предложили должность в колониальной администрации, но он благоразумно отказался, установив семейную традицию рассудительной скромности, которая - через триста лет - досаждала Лиэндеру и его сыновьям. Кто-то написал об Иезекииле, что он "питал отвращение к парикам и всегда заботился о благополучии государства". Иезекиил родил Дэвида, Микабу и Аарона. Хвалебное слово на могиле Иезекиила произнес Коттон Мезер.

Дэвид родил Лоренцо, Джона, Абадию и Стивена. Стивен родил Элфиаса и Нестора. Нестора, в чине капитана принимавшего участие в войне с Англией, генерал Вашингтон хотел наградить орденом, но тот отказался. Это было в традиции, установленной Иезекиилом, и, хотя такое уклонение от почестей частично объяснялось беспристрастной оценкой собственных достоинств, тут была также и некоторая доля характерной для янки предусмотрительности, потому что принадлежность к числу выдающихся людей, к числу героев, могла повлечь за собой ненужные финансовые обязательства. Ни один мужчина из семьи Уопшотов не принял никакой награды, и, поддерживал эту традицию самоуничижения, женщины из этой семьи довели ее до того, что, обедая в гостях, едва притрагивались к еде, убежденные, что отказ от бутербродов к чаю или от воскресного цыпленка - отказ от чего бы то ни было - служит признаком незаурядного характера. Вставая из-за стола, женщины Уопшот были всегда голодны, но зато преисполнены сознанием вновь одержанной победы. В своих собственных владениях они ели, конечно, как волки.

Нестор родил Лафайета, Теофилеса, Дарси и Джеймса. Джеймс был капитаном первого "Топаза", а впоследствии - купеческого судна, "купца", который вел торговлю с Вест-Индией. Он родил трех сыновей и четырех дочерей, но нас интересует лишь Бенджамин. Бенджамин женился на Элизабет Мерсерв и родил Тедиаса и Лоренцо. Элизабет умерла, когда Бенджамину было семьдесят. Тогда он женился на Мэри Хейл и родил Аарона и Эбенезера. В Сент-Ботолфсе эти две группы детей были известны как "первый урожай" и "второй урожай".

Бенджамин преуспевал, и при нем была сделана большая часть пристроек: к дому на Ривер-стрит. Среди сохранившихся от его времени реликвий были френологическая карта и портрет. По френологической карте его голова имела в окружности двадцать три с половиной дюйма от "occipital spinalis до индивидуальности". У него было шесть с половиной дюймов от "ушного отверстия до благожелательности". Было высчитано, что мозг у него необыкновенно большой. К числу наиболее выдающихся его свойств относились влюбчивость, возбудимость и чувство собственного достоинства. Он был умеренно скрытен и не обнаруживал никаких признаков оригинальности, благочестия и почтительности. На портрете он являл взорам желтые баки и очень маленькие голубые глазки. Однако потомки, изучая изображение Бенджамина и пытаясь угадать, что за человек скрывался за этими украшениями из волос, всегда явственно ощущали его грубость и бесчестность и уходили с неприятным чувством, которое усиливалось убеждением, что он наверняка презирал бы своих потомков в габардиновых костюмах. Взаимное неодобрение было настолько сильным, что портрет хранился на чердаке. Бенджамина нарисовали не в капитанской форме. Отнюдь нет. Он был изображен в желтой бархатной шапочке, отделанной мехом, и в широком халате зеленого бархата, словно он, выросший на здешнем скудном берегу и вскормленный после отнятия от груди бобами и треской, превратился в этакого мандарина или Крючконосого принца эпохи Возрождения, с оттопыренным гульфиком бархатных штанов, швыряющего кости английским догам и бриллианты куртизанкам, жадно пьющего вино из золотых кубков.

Кроме френологической схемы и портрета, сохранились еще семейные дневники, так как все Уопшоты старательно вели дневники. Среди них не было, вероятно, ни одного мужчины, который, вылечив больную лошадь, или купив парусную шлюпку, или услышав поздно ночью стук дождя по крыше, не отметил бы этих событий в семейной летописи. Они заносили в дневник перемену ветра, прибытие и уход судов, цены на чай и джут и кончины королей. Они убеждали себя в необходимости измениться к лучшему, упрекали себя за безделье, лень, похоть, глупость и пьянство, так как Сент-Ботолфс был оживленным портовым городом, где танцевали до утра и где всегда хватало рома на выпивку. Чердак, сараеподобный верх дома, был весьма подходящим местом для этого архива - высокий, как сеновал, с сундуками, веслами, румпелями, рваными парусами, ломаной мебелью и кривыми дымоходами, с гнездами шершней и ос и старыми фонарями, валявшимися под ногами вроде развалин исчезнувшей цивилизации, и с необычайно пряным воздухом, словно какой-то Уопшот восемнадцатого века, попивая мадеру и щелкая орехи на солнечном берегу и размышляя о мимолетности теплого времени года, постарался упрятать жару и свет в бутылку или корзину с крышкой и выпустил свои сокровища на чердаке, ибо там вы ощущали летние запахи, только без их живительной силы, там, казалось, жили свет и звуки лета.