Семейная хроника. Сокровенные истории дома Романовых - [166]

* * *

В то время как происходили все эти события, готовился суд над арестованными террористами. Вслед за Желябовым и Рысаковым арестовали Гесю Гельфман, Тимофея Михайлова, Кибальчича и, наконец, Перовскую. Кроме них отыскали и схватили еще многих других, готовивших покушение, но не принимавших непосредственного участия в убийстве на канале.

Об этих арестах, а также о подготовке процесса широко оповещалась публика. Все русское общество было взбудоражено предстоящим процессом, и судьба арестованных волновала многие тысячи граждан России. Среди них были два ее светоча: писатель Лев Толстой и философ Владимир Соловьев.

Толстой, промучившись много дней от мысли, что из-за его бездеятельности могут погибнуть несколько человек, вдруг увидел сон, где он сам был палачом и держал петлю, собираясь вешать осужденных.

Очнувшись от ужасного сна, он тут же сел к столу и начал: «Я, ничтожный, не призванный и слабый человек, пишу русскому императору и советую ему, что ему делать в самых сложных трудных обстоятельствах, которые когда-либо бывали…» И, исписав много листов, в конце концов давал совет простить их, исходя из идеала любви, прощения и воздаяния добра за зло.

Он передал это письмо своему старому корреспонденту, философу и критику Н. Н. Страхову, давнему противнику Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, Некрасова и прочих нигилистов и социалистов, близкому другу Достоевского, для того чтобы письмо было вручено обер-прокурору Синода Победоносцеву, а тот в свою очередь положил бы его на стол императору, своему воспитаннику, коему оно и предназначалось.

Технический расчет Толстого был правилен, но стратегический — абсолютно неверен. Победоносцев, получив и прочитав письмо, отказался передавать его царю, потому что буквально накануне сам вступил в переписку с Александром, заняв совершенно противоположную позицию.

Победоносцев писал: «Если будут Вам петь прежние сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в прежнем направлении, о, ради Бога, не верьте… Злодеи, погубившие родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя вырвать только борьбой с ними не на живот, а на смерть — железом и кровью».

А 28 марта, уже когда шел суд, с призывом помиловать убийц обратился великий русский философ Владимир Соловьев. Он сделал это открыто, во время публичной лекции, попросив царя простить безоружных, и Александру тотчас же о том сообщили. Испугавшись, что призыв Соловьева хоть немного повлияет на царя, Победоносцев тут же написал ему новое письмо: «Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему Величеству извращенные мысли и убедить Вас в помиловании преступников. Может ли это случиться? Нет, нет и тысячу раз нет — этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует лишения и громко ропщет, что оно замедляется…»

Александр, прочитав письмо, подписал вверху: «Будьте покойны, с подобными предложениями ко мне не посмеет прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь».

* * *

К смертной казни приговорили все же пятерых — Желябова, Перовскую, Михайлова, Кибальчича и Рысакова. Шестую — Гесю Гельфман — оставили в живых из-за того что она оказалась беременной, и приведение приговора отложили до рождения ребенка.

Осужденных повезли на казнь ранним утром 3 апреля. С высоких черных позорных колесниц они увидели запруженную народом площадь — огромный Семеновский плац, высокий черный эшафот и пять виселиц. Кругом стояли войска, гремели барабаны, и, хотя Михайлов что-то кричал, из-за их грохота ничего слышно не было.

Под виселицами, переминаясь с ноги на ногу, стоял единственный в России палач — Иван Фролов, казнивший в последние годы чуть ли не всех их товарищей, приговоренных к повешению.

На приговоренных надели саваны и первым вздернули Кибальчича. Потом наступил черед Михайлова. Он дважды сорвался с перекладины и был повешен только с третьего раза. После Михайлова наступила пауза — палач и его помощники стали осматривать веревки, усиливать их прочность, крепить узлы, а трое еще живых приговоренных неподвижно ждали, когда наступит их черед. Наконец быстро одного за другим повесили и остальных — Перовскую, Желябова, Рысакова.

Перовская была первой женщиной в России, казненной по политическим мотивам, а вся экзекуция 3 апреля была последней публичной казнью. Законом от 26 мая 1881 года предписывалось совершать казни скрытно, преимущественно в тюрьмах, но и этот закон потом неоднократно нарушался, обрастая дополнениями, поправками и «особыми обстоятельствами».

Новелла 17 Государь Александр Александрович и его близкие

В момент вступления на престол Александру III шел тридцать седьмой год. С того времени, как умер его старший брат Николай и Александр стал наследником престола, его занятия и вся жизнь сильно изменились. С 1865 года его целенаправленно готовили к предстоящей миссии, ожидавшей цесаревича после смерти отца, — стать самодержцем, сосредоточив в своих руках все нити управления огромной империей.