Семён Светлов - [38]

Вероника взяла со стола телефон увидев, что заходит Галя.

– Вероника, тебе это просто так не пройдёт.

Вероника выжидательно держала около уха телефон, молчала и смотрела на них, дожидаясь, когда там, на другом конце, возьмут трубку.

– Выйдите, – она сорвалась на истеричный крик, – вышли вон, я сказала. Вы уволены. Вы. У-во-ле-ны, – отчётливо выговаривая по слогам, отрезала она.

Те закрыли за собой дверь.

– Мам, я уволила бухгалтера и Галю. Скотины неблагодарные, добра не помнят. Что-что! Грубят, не слушают меня. Хотела проверить, сколько денег в кассе. Бухгалтеру говорю – запиши на мой счёт. Пообедать решила. Что, с голоду умирать? – она играла голосом, как профессиональный музыкант на инструменте. – Не надо звонить. Я хочу их уволить.

Мама в трубке подавленно вздохнула.

– Делай как знаешь, не до тебя.

Вероника победоносно выкатилась из двери, посмотрела на бухгалтера и Галю. Рядом стояли ещё мастера.

– Вы ещё здесь? Собирайтесь и уматывайте отсюда. Я сказала: вы уволены!

Затем оглядела окружающих, оценила их настроение и добавила, обращаясь к остальным:

– Кому не нравится – вслед за ними, – указала пальцем на выход.

И, развернувшись, вернулась в кабинет.

Часть третья

Глава I

Как мелкий дождь стучит по железной крыше, так настойчиво овладевали Семёном сомнения. Надлом произошёл, но он не хотел признавать его, считаться с ним. Он по-прежнему считал, что сильнее обстоятельств. Укрепляя в себе решимость, он считал важной постоянную внутреннюю борьбу с трусостью. Не считая себя таковым, он откладывал звонок в Питер.

«Не паникёр же я, в конце концов. Позвоню».

При очередном осмотре чрезмерно опухшей ноги он посчитал, что врач не удивиться его звонку, и тогда его звонок будет оправдан.

– Нога опухла, – не размусоливая долго, сказал Семён после приветствия, представившись.

Врач уже давно привык к тому, что больные пыжились в ложной самоуверенности. Он считал себя специалистом в этом деле.

– Как сильно?

Семён придумывал, с чем сравнить, чтобы врач не удивлялся.

– Вздулась, как шарик надувной, как будто водой наполнена. Похоже на то, когда чирей нарывает. Встать на неё не могу. Пошевелить сил нет.

Не раздумывая, врач выпалил:

– Немедленно снимок флюорографии, срочно! Телефаксом! Я на связи, запиши мой сотовый. Хоть ночью.

До сознания Семёна дошло моментально: «Никаких задержек! Это опасно!»

– Сейчас всё сделаю. Хорошо, ладно, да, да.

Он собрался наскоро. Процесс забурлил, зашипел, как два несовместимых реактива, смешанных нечаянно. Семён не знал, чего ждать в заключительной стадии этого процесса. Но радость охватила его, непонятная радость.

В течение нескольких часов всё необходимое было сделано.

Ближе к вечеру к Семёну домой с визитом наведался Андрей Философ.

Они протянул руку, предупреждая:

– Сиди. Не вставай. Что? Не понимаю! – указал Андрей на его положение, считаясь с болезнью и с тем, что Семёну неудобно вставать для приветствия.

Андрей догадался, что Семён хотел поделиться соображениями, но разговор не клеился. Один не знал, с чего начать, другой, сидя напротив, не мешал собираться с мыслями.

Они никак не могли настроиться на нужную волну. Может, это воздействие настроения?

Андрей, загорелый, освежённый купанием в реке, пришёл с летней жары, с пляжа, где беззаботные люди полны сил, их тела упруги, глаза сверкают живым и здоровым блеском. Его яркая одежда выглядела странным здесь, в комнате, в которой царило уныние.

В комнате больного человека всегда быстро появляются мрачные тона и становится заметнее угловатость предметов, которые располагаются теперь таким образом, чтобы они казались на своих местах, но в то же время на них можно было смотреть с одной точки. Той, где находится место больного. И потолок в этой комнате вроде стал ниже, и стены – уже.

Кабинет Семёна был переоборудован под него, под то, настоящее, положение больного. Когда больной встаёт – предметы и вещи располагаются в одном измерении, когда лежит – в другом. И хоть на первый взгляд всё осталось на своих местах, на самом деле перестановка произошла.

Андрей мимолётом посмотрел на ногу, укрытую одеялом. Ему показалось, что под ним подушка. Он присел рядом на кресло.

Друг молчал, и он решил нарушить тишину начать первым.

– Ну рассказывай, как дела.

И словно всё ожило, задышало, воспряло, как будто садовник обильно полил поникший от жары сад.

Семён живо подхватил:

– Позвонил тебе. Хочу тебе новость рассказать.

– Какую новость? – он хитро улыбнулся. – Что Вероника всех уволила с аргументом, что все вокруг дураки и она не может с ними работать?

Семён серьёзным тоном, не обращая внимания на сказанное Андреем, ответил:

– Нет. Пусть она с мамой разбирается. Машка на готовое пришла. Я коллектив создал – работайте. Двадцатилетней сопле достаточно было не позволять принимать собственные решения и сказать нет. Только развалить всё и могут. Не хочу говорить об этом.

– Созидатели и творцы разрушений не в меньшей степени важны друг для друга.

Он показал на оттопыренное одеяло:

– Греешь? Ну, что с ногой?

– Греешь? – повторил Семён с иронией. – Ничего не говори. Мрак полный – ты не знаешь. Давно думал посоветоваться, только… – поглядел Андрею в глаза. – Стыдно.