Семен Дежнев — первопроходец - [46]

Дежнёв присел к костру, у которого расположились Бекетов и Трофим, и ещё гребцы с головной лодки. Казаки наготовили хвороста, чтоб поддерживать огонь в течение всей ночи. Только у огня и спасёшься от кровожадного гнуса. Семён Иванович попросил сотника рассказать — что за народ эти якуты. Бекетов ответил:

   — Про якутов тебе лучше Трошка расскажет. У него жена чистопородная якутка, и родни всякой якутской много.

   — Живём с Катеринкой — не жалуемся, — ответил Трофим. — И с роднёй ладим.

   — И детки у вас есть? — спросил один из казаков.

   — Как же без деток. Двоих нажили, сына и дочку. Сын Николай и доченька Ксения.

   — И на кого же они больше смахивают? На русского родителя или на маму-якутку?

   — А на каждого понемногу. Скуласты в маму, а глаза и нос у обоих мои.

   — Якуты — народ более высокого порядка, чем эти все тунгусы, чуванцы, ходынцы, — присоединился к разговору Бекетов.

   — Что значит — народ более высокого порядка? — спросил с любопытством Дежнёв, не поняв, что хотел этим сказать сотник.

   — А вот, что это значит. Другие лесные народы никаких домашних животных, кроме оленя и ездовой собаки, не знают. Не освоили ещё и ковку металла. А якуты разводят лошадей и коров, сбивают масло. Они находят железную руду, выплавляют железо и куют разные железные орудия и холодное оружие, пластины для кольчуг. Пока ещё мало таких случаев, чтоб якутские семьи перенимали у русских опыт хлебопашества и огородничества. Но на верхней Лене кое-где начинают выращивать репу, капусту, брюкву. Земля и погода там для этого пригодна. Уверен, что со временем будем выращивать овёс и рожь.

   — Я научил моего тестя выращивать репу и капусту, — сказал Трофим. — Только капуста растёт здесь какая-то забавная, не кочанная, а кудрявыми вениками.

   — Вот видите, казаки, перенимают наш житейский опыт якуты. Да и в домашней жизни якутов больше знакомого нам, чем в жизни тех же тунгусов. Якутские жилища, увидите сами, это бревенчатый балаган, нечто вроде нашей избы. Только наша изба рубится из горизонтально положенных брёвен, а у якутов всё по-другому. Ставится рама из вертикально врытых в землю брёвен, на которые сверху кладутся брёвна поперечные. На них положены с наклоном брёвна вертикальные, образующие стены балагана. Щели между ними замазываются землёй с навозом. В тунгусских чумах увидишь только меховые подстилки, а в якутском жилище есть кое-какая мебель, столы, стулья, сундуки.

   — А откуда взялись эти якуты? Они всегда здесь жили? — полюбопытствовал Дежнёв.

   — Нет, не всегда. Что тебе старики, тесть твой и отец тестя, рассказывали? — обратился Бекетов к Трофиму.

   — Много чего рассказывали, да всё как-то смутно, туманно. Старики говорили... От древних стариков когда-то слыхивали... Предания сохранились... В далёкие-далёкие времена предки якутов будто бы пришли с юга, с берегов большого озера, из которого вытекает эта река. Оттуда их потеснил на север какой-то другой народ.

   — Я так думаю, что это были буряты, — пояснил Бекетов. — Якуты остались скотоводами, но перестали заниматься земледелием — не те возможности в этом холодном крае.

   — Расселились якуты по Лене, по Алдану, другим рекам, оттеснив тунгусов и другие народы. Старики рассказывают, с тунгусами бывали столкновения, а бывало, и роднились якуты с ними. Женились на тунгусских девушках, — добавил Трофим. — Тунгусы отменные охотники. Многому научили якутов. Был у моей Катеринки родич, брат деда, известный среди якутов олонхосут.

   — Кто такой? — переспросил Дежнёв, услышав незнакомое слово.

   — Олонхосут — это сказитель олонхо.

   — А олонхо что такое? — не унимался Дежнёв.

   — Как бы тебе это объяснить... Ты откуда родом, казак?

   — С Пинеги.

   — А я с Мезени. Почти земляки.

Бекетов тем временем прилёг к костру, накрылся меховой курткой и моментально захрапел с присвистом. Казаки не спешили укладываться на ночлег, а прислушивались к разговору Дежнёва с Трофимом. Разговор был для них интересен. Речь шла о якутах, среди которых предстояло жить.

   — Так вот, на русском Севере любят послушать сказителей, всякие занятные истории о былом, о богатырях, — продолжал Трофим. — Где в них быль, где вымысел — уже никто тебе не скажет.

   — Я тебя не о том спрашиваю. Что такое олонхо? — повторил свой вопрос Дежнёв. — Только потише говори, вполголоса. Сотника не разбуди.

   — Его теперь не разбудишь до рассвета. Слышишь, какой трубный храп? Так вот... о чём я бишь? Олонхо — это старинное якутское сказание, легенда. Я в ту пору, когда пришлось слушать старого олонхосута, ещё плохо якутскую речь разумел. К тому же говор его был старинным, слишком, как бы это тебе сказать... заумным, что ли. Витиеватым. Теперь уже так не говорят. Потом тесть мой, Катеринкин отец — он гончар отменный, — пересказывал содержание того олонхо. Старик говорил, вернее, напевал, о богатой земле, которая кормит людей, о ярком солнце, о вечном лете. Помню такие слова: «Здесь солнце никогда не заходит, а месяц без ущерба, кукушка не перестаёт куковать, трава никогда не желтеет, деревья никогда не валятся и в лесу зверья всякого полным-полно...»