Семен Дежнев — первопроходец - [2]

С многочисленными чадами своими Иван Дежнёв был ласков, старших терпеливо учил всяким полезным ремёслам, умению ставить силки на пушного зверя. Уж если слишком расшалятся чада, даст одному-другому лёгкого подзатыльника, для проформы более. А если кто-нибудь из ребятни крупно напроказит, того на колени в красный угол поставит и велит поклоны отбивать перед образами.

А вот исчезновение семилетнего Семейки вывело Ивана из равновесия. Забеспокоился отец, встревожился за сына. Отпросился Семейка в лес по ягоды, прихватил берестяной туесок. В окрестных лесных урочищах полным-полно всяких ягод: и малины, и морошки, и голубики, и черники. Наступило время созревания малины, до которой Семейка был большой охотник. За малиной будет поспевать брусника, за ней клюква.

Третий день пошёл, как ушёл малец, и нет его. Не иначе как заблудился в лесных чащобах или стаю волков встретил. Время от времени пинежане устраивали облавы на волков, чтоб не портили скот, не таскали овец. Да разве всех серых разбойников перебьёшь? Северные леса, населённые всякой лесной живностью, конца-края не имеют. Перебьёшь одну волчью стаю, через малое время придёт другая.

На третий день Иван почти смирился с мыслью, что Семейку съели волки или забодал шальной сохатый. Старался успокоить себя — что поделаешь, на всё Божья воля. Бог дал, Бог и взял. Не единственное чадо теряем. Нарожаем с супружницей ещё, ведь не старые оба.

Так рассуждал пинежский обитатель Ивашка Дежнёв, когда Семейку живого и невредимого, только исцарапавшегося в зарослях малинника, привели к отцу зыряне, охотники из соседнего селения. Зыряне эти давно обрусели, один из них даже породнился с дежнёвским родом. Рассказали отцу, что нашли мальчонку под елью, спящим на куче мха и накрывшимся моховым слоем, как одеялом. Лето было в разгаре, погода стояла тёплая, сухая, даже ночная прохлада оказалась терпимой. Лишь под утро повеяло прохладой. Семейку заметил рыжий зырянский пёс, северная лайка, навострил уши и насторожился, залаяв.

Иван поблагодарил зырян и выставил каждому в знак благодарности по кружке домашней медовухи. А проводив спасителей, учинил Семейке допрос.

   — Ну рассказывай, чадо моё непутёвое.

   — Заблудился я, тятя, — пробормотал смущённо мальчуган.

   — Ишь ты, заблудился! Не позор ли для мужика!

Семейка робко съёжился, ожидая отцовского подзатыльника или приказания встать на колени перед образами и отбивать поклоны. Но Иван был настроен миролюбиво — обрадовался, что сын нашёлся, на обед серым разбойникам не попал, гадами ползучими, какие водятся в окрестных лесах в изобилии, не покусан.

   — Пусть мать накормит тебя досыта. Щец похлебай, творожку со сметанкой отведай. Изголодался небось?

   — Не-е, тятя, — ответил Семейка отцу. — Ягодами питался, больше малиной.

   — Потом поговорим. Расскажешь.

Из сбивчивого Семейкиного рассказа Иван уразумел следующее. Сперва Семейка не собирался удаляться далеко от родной деревни и решил попастись в небольшой рощице, что вытянулась дугой в излучине Пинеги. Но рощица была вся исхожена соседской ребятнёй, и ягод здесь попадалось мало. А хотелось не только самому полакомиться, но и набрать туесок для семьи. И Семейка пересёк выгон, где обычно пасли скот, и углубился в большой лес. Миновал густой ельник, поднялся вверх по ручью, вытекавшему из болотца. Обошёл болотце и вышел в лиственный лес, где березняк чередовался с зарослями ольхи и рябины. Вот здесь оказалось раздолье. Здесь малинник густо краснел спелыми ягодами, и, казалось, воздух был пропитан малиновым ароматом. А под ногами то и дело попадались кустики черники, морошки. Отойдёшь от малинника, почувствуешь запахи лесной прели, багульника, древесной гнили. Множество всяких запахов сливалось в общий запах дремучего северного леса. И лес этот был наполнен разноголосым хором птиц, в котором выделялось монотонное кукование кукушки.

На полянке Семейка заметил лосиху с тонконогим лосёнком. Животные ощипывали ветки кустарника. Мальчик притаился в зарослях и стал наблюдать за ними. Однако чуткая лосиха уловила запах человека, повернула в его сторону голову, раздула ноздри и трубно заржала или захрапела. А потом стремительно рванулась в чащобу, увлекая за собой и детёныша. Послышался треск веток, хруст валежника.

Семейка не мог толком объяснить отцу, как он заблудился. Он всё дальше и дальше удалялся от Пинеги, а когда решил, что пора возвращаться домой, попытался повернуть назад. Вспомнил, что на обратном пути попадётся болотце, а потом густой ельник. Но вместо ельника он забрёл в незнакомый сосняк. Вот так и застали его сумерки. Семейка почувствовал усталость, захотелось прилечь и уснуть. Устроил себе постель из мха.

Вот так и проблуждал Семейка по лесу три дня. Слава Богу, хищных зверей, ни волка, ни рыси, ни медведя, не встретил. Встречались неоднократно гадюки. Их в здешних лесах водилось великое множество. Черно-коричневые, узорчатые, они извивались, шипели, разевали клыкастые пасти. Иногда сплетались в клубки, из которых высовывались угрожающие головы. Змей Семейка особенно не боялся. От старших он слышал, что гадина, если на неё не наступишь невзначай, не раздразнишь, первая человека не тронет, а постарается уползти в заросли. Всё же мальчик с опаской поглядывал на свои лёгкие берестяные лапоточки — бахары, обутые на босу ногу, — ненадёжная защита от гадов. Голодным он на протяжении этих дней не был. Вдоволь питался ягодами, сочные же ягоды и утоляли жажду.