Семьдесят два дня - [10]
Чтобы поддерживать у бедных людей веру в бога и принудить их к покорности, католическая церковь основала во Франции много бесплатных школ.
Одну из таких школ и посещал Поль.
Колебания Поля продолжались недолго. «Я всё объясню отцу Франсуа, — подумал мальчик. — Скажу, что наша семья очутится на улице, если он меня не отпустит к Лебелю».
Хотя Полю до уроков надо было ещё сходить в булочную, выстоять там большую очередь, потом набрать в парках сухих сучьев для плиты и выполнить ещё кое-какие поручения Клодины, он всё же направился прямо в школу. Ему хотелось проститься с товарищами, прежде чем начнётся урок.
Приняв решение, Поль сразу повеселел и зашагал в такт песенки, которую пел молодой человек в блузе, как видно торопившийся на работу. В те дни эту песню можно было часто слышать в рабочих кварталах:
Вдруг песня оборвалась на полуслове, человек в блузе обернулся и сказал следовавшему за ним Полю:
— Как ты полагаешь, юный учёный, что сей сон означает? — Он указал на трёх всадников, на которых Поль не сразу обратил внимание.
Это были ездовые военной артиллерии, но без орудий. На лошадях была надета сбруя с постромками, предназначенными для перевозки пушек. Ездовые непрерывно подгоняли лошадей, которые и без того шли крупной рысью.
— Я и на улице Ванв повстречал таких же скакунов. Куда их несёт? Не объяснишь ли ты, молодой человек, что тут происходит?
Спутник Поля говорил шутливо, но было видно, что он встревожен.
Полицейский, стоявший на перекрёстке, заставил одного ездового замедлить ход и спросил:
— Куда это вы так торопитесь?
— На Монмартрские холмы, — ответил тот, — за пушками. — И снова стал хлестать лошадей.
Полицейский недоумевающе пожал плечами и равнодушно зевнул. Человек в блузе отнёсся иначе к тому, что сообщил ездовой.
— Интересно… — произнёс он задумчиво, потом вдруг оживился и предложил Полю: — Махнём-ка, молодой человек, на Монмартр! Меня любопытство берёт посмотреть, зачем это погнали туда лошадей. — И, не обращая больше внимания на мальчика, он почти бегом направился вслед за всадниками.
Полю хотелось последовать за рабочим, но он рисковал опоздать к началу урока. Тут сразу в воображении мальчика встала высокая, худая фигура в длинной чёрной рясе. Мальчику почудилось, что он уже слышит ненавистный голос отца Франсуа:
«Так-то ты, сын мой, благодаришь всевышнего, который денно и нощно печётся о твоём спасении?»
При мысли об отце Франсуа мальчик невольно ускорил шаг. Скоро он подошёл к приземистому зданию. Железные решётки на его небольших окнах напоминали тюрьму. Этот одноэтажный каменный дом, казалось, прилип к тёмной стене большой церкви.
Трудно было поверить, что в таком мрачном здании обучаются дети. Однако табличка у входа гласила:
ШКОЛА МОНАХОВ
ордена святого Августина
Невесело было учиться в католических школах. На мрачных лицах священников-воспитателей улыбка была редкой гостьей. В школе не разрешали разговаривать о том, что происходит вокруг, как живут и работают простые люди. Зато детям постоянно напоминали о небесах и о боге, который будто бы там обитает и следит за каждым шагом детей.
Тревога охватывала Поля каждый раз, когда он входил в школьное здание. А сегодня, ожидая встречи с отцом Франсуа, он особенно волновался.
…Первый выстрел Антуана и завязавшаяся потом перестрелка взбудоражили предместье. Со всех сторон сбегались национальные гвардейцы, рабочие, женщины, дети, кто с оружием, кто без него. Парижские трудящиеся спешили спасти свои пушки. Вскоре тревога распространилась и далеко за Монмартр.
Встречая солдат, увозящих пушки, толпа преграждала им дорогу.
На бульваре Сен-Мишель народ увидел среди двигавшихся орудий голубую пушку «Марианну» и потребовал, чтобы солдаты оставили орудия, а сами убирались восвояси.
Офицер, командовавший отрядом, рассвирепел.
— Не мешайте движению! Разойдитесь! — кричал он.
Но никто не собирался выполнять его приказ. Толпа не расходилась. Вдруг раздался громкий женский голос:
— Парижанки! Пора и нам сказать своё слово! Посторонитесь-ка, мужчины! Дайте поговорить с солдатами.
Люди расступились. Толкая перед собой тележку, вперёд вышла зеленщица Клодина. Несколько женщин одна за другой последовали за ней. У некоторых на руках были дети. Мальчики постарше тоже выходили из толпы и становились рядом с женщинами. Поперёк улицы образовалась живая, движущаяся баррикада.
По приказу офицера солдаты подняли ружья и застыли, держа их наперевес.
Настороженную тишину нарушало только поскрипывание тележки. Маленький Клод безмолвно переводил взгляд с красных штанов военных на сверкающие штыки ружей.
Офицер крикнул снова:
— Разойдитесь! Или я прикажу стрелять!
Клодина продолжала молча продвигаться, пока тележка не подкатилась вплотную к солдатам. Они с изумлением глядели на зеленщицу, на маленького Клода и невольно отступили, когда он протянул к ним пучок редиски, зажатый в кулак.
— Солдаты! — крикнула Клодина. — Вы не будете стрелять в нас! Вы — наши братья.
Один за другим солдаты начали опускать ружья. К тем из них, кто ещё колебался, бросились женщины:
