Семь Замков Морского Царя - [14]

Неожиданно что-то шевельнулось за мутным стеклом одного из окон; бледное лицо возникло из сумеречной комнаты и стало приближаться к окну.

Транквиллену показалось, что он уже различает мрачное пламя злобно смотрящих на него глаз, но внезапно он сообразил, что видит всего лишь блики на грязном стекле.

Всмотревшись, он действительно увидел темные горящие глаза на желтой маске, испещренной морщинами.

Внезапный испуг тут же прошел, и он громко рассмеялся.

Он взмахнул рукой, жестом человека, старающегося прогнать собаку или кошку. Регентруда бросилась в сторону, изрыгая ругательства и проклятья.

* * *

Когда поезд тронулся, Schaffner[20] повесил на стенку зажженные масляные лампы и сообщил, что дорога отремонтирована. Поезд скоро оставит позади Ротенбург и поздно вечером будет в Нюрнберге.

— Там вас ожидает довольно влажный прием, герр пастор. Вот, уже начинается!

Действительно, яростный ливень принялся хлестать по стеклам вагона. Транквиллен пододвинулся к лампе, чтобы прочитать страничку требника, когда внезапно почувствовал сильнейшую боль — кто-то укусил его. Он сразу же поднес руку ко лбу и с отвращением смахнул на пол большое красноватого цвета насекомое, тут же скрывшееся в трещину между досками пола.

— Кусающаяся сколопендра!

Он узнал ядовитую тысяченожку, очень редко встречающуюся в старинном аббатстве Шести Башен.

Почему же, когда мерзкое насекомое исчезло, ему вспомнилась фраза из рукописи Югенена: «… я увидел извилистую линию, розовую, словно плохо заживший шрам…»?

Этими словами он вполне мог описать и противное насекомое…

— Все заставляет меня лить воду на мельницу дьявола, когда я сталкиваюсь с опасными аналогиями, — сердито пробурчал он.

* * *

Наконец, он увидел из окна красневшие в сумерках крыши Нюрнберга.

Небольшое отступление

Годы жизни святого Себальда, уроженца этих краев и покровителя Нюрнберга, приходятся на период с VIII по X век.

Точную дату установить невозможно, и все, сказанное о нем, является или предположениями, или ложью.

Его праздник отмечается в августе; в действительности, он приходится не на день, а на ночь: St-Sebaldusnacht[21] находится между Mercredi des Cendres[22] и днем Sainte-Gertrude[23] римской церкви.

* * *

Эти четкие и сжатые фразы можно было бы, наверное, прочитать в любой обычной энциклопедии; однако, они извлечены из кодекса черной магии XIV века, приписываемого Захариусу Зентлю. Известны его прозвища: «Маг», «Халдеец», «Властелин звезд», «Советник дьявола» и другие.

VI Розовый салат-латук

— По правде говоря, ты был крещен как Генрих, но более достойно называть тебя Карл-Хейнц — так зовут курфюрста Франконии, когда его представляют иностранцам.

Так говорил бывший судья Пробст, единственный в этот вечер гость гостиницы «Sankt Sebaldus» в Нюрнберге, и Генрих, хозяин гостиницы, согласно кивал головой, как он это делал всегда и по любому поводу.

Пробст, пожилой мужчина с лысым черепом, придвинулся поближе к огромному камину, стараясь не потерять ни одной частички тепла. Он терпеливо дожидался вечернего меню.

Неожиданно он указал на потолок из массивных дубовых балок и сказал, наклонив голову набок, словно прислушивающийся попугай:

— Твой новый клиент передвигается тяжело, как человек солидного веса. И он наверняка увеличит его, когда познакомится с кухней Мариельды…

— Он пастор, и он кажется мне человеком благородного происхождения, — сказал Карл-Хейнц.

— Он папист, этот пастор. Как правило, эти люди хорошо выглядят, и у них всегда прекрасный аппетит. Не сомневаюсь, это не тот человек, который за обеденным столом удовлетворится супом с капустой, жареной сосиской и картофельным салатом, как наш пастор Ранункель, добрый лютеранин и трезвенник, словно он святой.

— И такой скупердяй, что забывает о чести, — проворчал Карл-Хейнц. — Этой осенью он принимал здесь епископа, тоже гугенота, как он сам. И что я ему подал, как вы думаете?

— Так рассказывай же, — взмолился старый Пробст, во взгляде которого наряду с огоньком любопытства вспыхнула зависть. — Люблю слушать аппетитные истории.

— Вот меню: суп из жирного каплуна, горка раков, шартрез из телятины и свинины, паштет из куропатки…

— Прошу вас, Карл-Хейнц, хватит!.. Я просто умру от зависти…

— Я подавал им вина, рейнское, французское и некарское, а также персиковую настойку, на персиках, выдержанных тридцать лет в старой водке. Так вот, за этот царский обед Ранункель не заплатил мне ни одного су!

— Надо было обратиться с жалобой в суд! — воскликнул Пробст.

— Увы! Вас там уже не было, чтобы обеспечить справедливый суд… Да и кто, будь он судья, или кто угодно, решился бы взяться за это дело, потребовав деньги от Ранункеля, благородного пастора и тайного колдуна!

— Мариельда сегодня не торопится разводить огонь, — пробормотал старый юрист. — Может быть, я расскажу тебе о некоторых моих экспромтах, которых у меня скоро наберется на целую книгу? Потом ее можно будет напечатать и продавать за хорошую цену!

Карл-Хейнц кивнул. В юности он знавал добрых владельцев гостиниц, покровительствовавших поэтам и платившим им за декламацию поэм кувшином белого вина и поджаренной сосиской.