Семь тучных лет - [15]

Когда мне было четырнадцать лет, у меня был двадцатиоднолетний брат, который воевал в Ливане[15]. В этой войне участвовали братья многих моих одноклассников. Но мой брат единственный из всех, кого я знал, войну не приветствовал. Хотя он и был солдатом, его не восхищали стрельба из автоматов, метание гранат и тем более необходимость убивать противника. По большей части он делал, что велят, а оставшееся время проводил в военном суде. Когда его осудили и признали виновным в «поведении, недостойном солдата ЦАХАЛа» (брат превратил воздушную антенну в огромный тотемный столб с головой и орлиными крыльями), мы с сестрой пробрались на удаленную военную базу в Негеве, где брат отбывал срок. Мы часами играли в карты с ним и с другим солдатом, Моско, сидевшим за какие-то менее изобретательные преступления. Я смотрел на брата, на его голый торс и армейские штаны, на то, как он пишет акварелью вади[16], лежащие позади базы, и понимал, что вот оно – то, кем я хочу быть, когда вырасту: солдатом, который даже в униформе не забывает, что свободен духом.

С тех пор прошли годы. Брату довелось жениться, развестись и снова жениться. Еще ему довелось поработать в успешных технологических компаниях и уйти из них, чтобы посвятить себя (при участии второй жены) общественной и политической деятельности, которую репортеры называют «радикальной», – борьбе за права человека и легализацию марихуаны или против сбора биометрических данных и полицейского беспредела. Мне тоже довелось стать взрослым и измениться настолько, что, помимо взаимной любви, единственной константой наших отношений остается семилетняя разница в возрасте. На этом долгом пути мне в самом лучшем случае удавалось стать лишь малой толикой того, чем был мой брат, – и, пожалуй, в какой-то момент я перестал даже пытаться. Отчасти потому, что следовать странным жизненным маршрутом моего брата было очень тяжело, а отчасти по причине моих собственных кризисов и метаний.

Уже пять лет мой брат и его жена живут в Таиланде. Они разрабатывают интернет-сайты для израильских и неизраильских организаций, которые стараются сделать мир немножко лучше; на свои скромные доходы брату с женой удается отлично жить в уютной квартире в городе Трат. У них нет кондиционера, ванной и туалета с проточной водой, но есть масса добрых друзей и соседей, которые готовят самую вкусную в мире еду и всегда рады прийти или позвать в гости. Месяц назад мы с женой и Львом полетели смотреть на новый дом брата. Наступил день, когда мы все отправились кататься на слонах. Слон брата опережал моего на несколько шагов. Обоими слонами правили опытные тайцы. Мы проехали несколько сотен метров, и я увидел, что погонщик брата знаками предлагает ему править слоном самостоятельно. Таец пересел поближе к хвосту, а мой брат взял дело в свои руки. Он не кричал и не постукивал слона пятками, как местный погонщик. Он просто наклонился и прошептал что-то слону в ухо. Мне показалось, слон кивнул и повернул туда, куда хотел брат. В этот момент я вдруг почувствовал себя совсем как в детстве и юности: меня переполняли знакомая гордость за брата и надежда, что, когда я вырасту, я стану немножко похож на него и тоже смогу вести слона через джунгли, даже не повышая голоса.

Год четвертый

Бомбой позже

Года четыре назад, за несколько недель до рождения нашего сына, на первый план для нас с женой вышли два непростых философских вопроса.

Первый – будет сын похож на маму или на папу – быстро и однозначно разрешился сам собой, едва Лев появился на свет: Лев был прекрасен. Как метко сформулировала моя дорогая жена, «от тебя он унаследовал только волосы на спине».

Вторая тема – кем сын станет, когда вырастет, – беспокоила нас первые три года. Раздражительность Льва делала его подходящим кандидатом на должность таксиста, его феноменальная способность выискивать для себя оправдания давала шанс преуспеть на юридическом поприще, а его нерушимая власть над окружающими намекала на потенциальный успех в качестве члена какого-нибудь тоталитарного правительства. Но за последние месяцы туман, скрывающий пухленькое розовое будущее нашего сына, почти рассеялся. Вероятно, Лев станет молочником, потому что в противном случае его редкий дар просыпаться каждое утро в пять тридцать и упорно будить нас окажется растрачен впустую.

Утром позапрошлой среды наше традиционное пробуждение в пять тридцать утра упредил звонок в дверь. В одних пижамных штанах я пошел открывать – и увидел своего лучшего друга Узи, белого как простыня. Позже Узи, нервно куря на балконе, рассказал мне, что ужинал с С, двинутым на всю голову мальчиком из нашей школы, который, разумеется, стал теперь двинутым на всю голову высокопоставленным военным. Дело шло к десерту, когда Узи закончил хвастаться недавней сомнительной сделкой с недвижимостью, и тут С. рассказал ему про недавно полученное по внутренним каналам секретное досье. Собранное агентами внешней разведки, это досье предлагало психологический портрет иранского президента. Утверждалось, что Махмуд Ахмадинежад – один из немногочисленных государственных лидеров, чьи подлинные взгляды, излагаемые за закрытыми дверями, еще фанатичнее, чем излагаемые на публике.