Семь солнечных дней - [27]

А потом, словно почувствовав, что призрак мертвого поэта стоит за его спиной, Аксель раскрыл рот и произнес первую строку стихотворения Бодлера – прежде чем от робости у него отнялся язык.

– О toison, moutonnant, jusqu'a…[9]

Натали опустила ручку и уставилась на него.

– Почему ты это сказал? – спросила она.

– Потому что у тебя очень красивые волосы, – выпалил он. – Прости. Просто они напомнили мне стихотворение «La Chevelure»…[10]

– Я знаю это стихотворение. Это Бодлер. Ты процитировал мне Бодлера! А я как раз сидела и думала, как же ты на него похож. Невероятно. Студент-медик, который разбирается в поэзии и к тому же похож на моего любимого поэта.

Никогда в жизни Аксель не был так рад, что его сравнивают с сифилитиком из девятнадцатого века.

Потянувшись через стол, Натали взяла его за руки и засмеялась:

– Аксель Раданн. Вдруг ты и есть мужчина моей мечты?

Они впервые поцеловались на могиле Бодлера на кладбище Монпарнаса. Аксель был уверен, что его герою это бы понравилось. Идеально романтичный момент, положивший начало идеально романтичным шести неделям. Когда спустя три дня после того первого поцелуя в его маленькой каморке на чердаке Натали лишила его девственности, ему показалось, что крылья летучей мыши, украшающие могилу его готического героя, вознесут его на небеса.

– Я люблю тебя, – прошептал он, когда Натали опустила голову ему на грудь.

– Мы никогда не расстанемся, Аксель, – ответила она. – Клянусь тебе.

* * *

Потом появился Эд Уайзмен.

Студент Гарварда Эд Уайзмен приехал по студенческом обмену из Висконсина. Полная противоположность мрачному угрюмому Акселю, Эд был воплощением жизнерадостности и света. Сперва его даже прозвали «мальчик с рекламы „Колгейт"». Его сверкающие белоснежные зубы не знали, что такое дым нефильтрованных сигарет или крепкий эспрессо. Сначала и Натали над ним подшучивала, смеялась над аккуратными светлыми волосами Эда и его отглаженной школьной формой. Говорила, что он как ходячая картинка из каталога. Но под отталкивающей внешностью пай-мальчика скрывался мозг размером с ферму его дедушки (как он потом поведал Натали, ферма была побольше Прованса). И в отличие от остальных американских студентов, он свободно говорил по-французски. Спустя две недели после знакомства он слово в слово, без акцента повторил язвительную оценку, которую Аксель дал ему по приезде.

– Конечно же, ты думал, что я окажусь тупицей, – добродушно сказал Эд униженному до слез Акселю. – И я был уверен, что вы, французы, до невозможности задираете нос. Аксель, приятель, мы имеем дело с глубоко въевшимися, вековыми расовыми предрассудками. Естественно, у нас складывается ошибочное мнение. Но сегодня, прямо сейчас, я намерен положить начало новым, особенным отношениям между нашими нациями.

Аксель не заметил, как при этих словах между Эдом и Натали проскользнула тайная улыбка.

Через четыре недели Натали не смогла удержать даже прочувствованная декламация лучшей любовной лирики Бодлера из сборника «Цветы зла». Позднее она призналась, что в лице Эда встретила человека с одухотворенностью и мудростью Виктора Гюго. И с фигурой Брэда Питта…

Это был конец отношений Натали и Акселя.

И конец академической карьеры Акселя. Вместо того чтобы готовиться к важным экзаменам, он провел остаток семестра, тенью шатаясь за Натали и Эдом по городу, пока Натали не подала официальную жалобу в университет. Аксель надеялся на сочувствие – ведь, в конце концов, Франция – родина «преступления страсти». Но похоже, не одна Натали попала под добродушное обаяние Эда Уайзмена. Акселю приказали прекратить преследование бывшей возлюбленной и покинуть университет. Эду же на следующий год пообещали место в исследовательском проекте.

– Аксель, у нас отель, а не тюрьма, – сказала главный менеджер Шери, в который раз застав его в тоске по Натали. – Ты вполне можешь улыбаться нашим гостям.

Аксель пожал плечами.

– Я не шучу, – продолжила Шери. – Это тебе не личный иностранный легион. Хочешь страдать по той девчонке из Франции – найди другое место. А сейчас тащи свою коричневую нейлоновую задницу в ресторан, – с усмешкой проговорила она. – Кажется, я уже слышу «Мост над бурной рекой».

17

Шери и не думала волноваться, что Жиль расстроит гостей своим несчастным видом. Жиль обожал вечера семидесятых. Пусть это было самое безвкусное десятилетие, но он был очень доволен своим видом в маскарадном костюме. Жилю казалось, что в махровой повязке вокруг мягких светлых локонов он немного похож на своего героя, звезду тенниса Бьорна Борга. Только он еще симпатичнее. Глаза не так близко посажены.

К тому же, как признался Жиль Акселю, на вечеринке семидесятых лучше всего заигрывать с туристками. Многие из них тоже наряжались по такому случаю. Классические мелодии диско как нельзя лучше подходили для танцев. И в конце вечера из-за всей этой несерьезности в отеле воцарялся дух свободной любви, в точности как в семидесятых. Жиль хвастался, что как-то раз устроил групповушку с двумя итальянками, наряженными как Стиви Никс и Кристина Макви – он убедил их, что солистки «Флитвуд Мэк» поступили бы точно так же.