Семь сокрытых душ - [38]

…Очнулась она от неожиданно прозвонившего будильника. Сев на кровати, недоуменным взглядом обвела комнату, не понимая, уснула ли после ночных «приключений» или так и лежала без сна до утра. А может, и спала, и Рая ей просто приснилась. Бывает же так: сон во сне, как матрешки. Ей всего лишь приснилось, что она просыпалась и выходила на кухню.

Успокоив себя таким образом, Ада бодро вскочила с постели и отправилась собираться на работу.

…Свет в гостиной горел, будто она и вправду от испуга ночью забыла выключить. Но не это вызвало ощущение ледяного холодка по спине, а то, что папка, которую Ада точно клала на стол, теперь оказалась на полу, словно кто-то ее на самом деле сбросил.

Боярышники, 1997 г.

Здание больницы имело форму буквы «г», и окна трех палат, находящихся в меньшей по длине части, выходили на неширокую посадку. Ада знала, что за лесом располагалось местное кладбище. Если бы здание было не двухэтажным, а высотным, то из окон последних этажей можно было бы увидеть печально темнеющие кресты и холмики. Но из палаты на втором этаже, в которой лежала Ада, видны были лишь стволы и частично кроны деревьев. Девочка частенько просиживала на подоконнике, развлекая себя тем, что пыталась сквозь редко посаженные деревья рассмотреть то, что располагалось за ними, – не столько глазами, сколько воображением.

Ее дни в больнице были похожи один на другой – иногда начинало казаться, что проходят не недели, а тянется один и тот же бесконечный день, в котором не может произойти ничего нового. Ада медленно, но шла на поправку. И хотя до полного выздоровления было еще далеко, она уже не была той замкнувшейся в себе, не реагирующей на внешние раздражители пациенткой. И пусть еще оставалась апатичной, в разговоры не вступала, ела мало и без аппетита, но прогнозы на ее выздоровление врачи давали оптимистичные.

Здесь, в отличие от интерната, никто не ограничивал ее свободу. Знали, что она всегда возвращается вовремя, к тому же доктор решил, что пациентке для выздоровления будут полезны прогулки. Поначалу Ада прохаживалась по территории больницы, не удаляясь от входа, потом, как и другие больные, стала выходить наружу, но, тоже не отходя далеко, стояла возле главных ворот и задумчиво глядела то на небо, в котором веселыми стайками носились стрижи, то на посадку. Но однажды она решилась… Вышла за ворота и направилась к широкой просеке, по которой также прогуливались больные, а местные ходили к кладбищу.

Неважно, что для прогулки было выбрано такое странное место – кладбище. Торжественно-скорбная тишина, нарушаемся лишь птичьим щебетанием, падающий сквозь кружево листвы неровными штрихами на пыльную дорогу солнечный свет, покой и желанное одиночество оказались той исцеляющей сывороткой, которой так не хватало в назначенной ей терапии. Видимо, доктор, давший добро на прогулки и почти полную ее свободу, рассчитывал именно на этот эффект.

С центральной аллеи кладбища Ада свернула на поросшую травой тропку и подошла к помпезному строению, напротив которого на небольшом пьедестале стояла высокая фигура ангела. Девочка не сразу догадалась, что круглая башня с узкими оконцами почти под самым куполом, с лепниной над фальшивыми дверями и колоннами у входа – склеп. Поняла это, когда прочитала табличку над черной металлической дверью (явно «неродной»), гласящую о том, что здесь захоронены представители рода Боярышниковых. Ада толкнула дверь, желая войти, но та оказалась запертой, судя по висевшему огромному проржавевшему замку, в усыпальницу не заходили уже давно. Девочка обошла склеп кругом и остановилась напротив статуи. Поставили ее, несомненно, давно: белый мрамор, из которого была выточена фигура, потемнел, пьедестал оказался испещрен выбоинами, а от босых ног ангела через весь постамент шла глубокая трещина, делая нечитаемой часть выбитых на нем латинских букв.

Понять, к какому полу принадлежала статуя – мужскому или женскому, – оказалось не так просто. Пышные волнистые волосы, разделенные на прямой пробор, падали ангелу на спину. Длинное одеяние, похожее на женское платье, перехваченное на талии поясом, скрадывало все половые особенности фигуры. Обнаженными оставались лишь шея, кисти рук и ступни. Но, рассмотрев как следует лицо, Ада решила, что ангел – мужского пола. Его черты были лишены славянской мягкости, из чего девочка сделала вывод, что автором статуи был не местный скульптор, а заграничный: что-то в лице ангела было европейское – «римский» нос, разрез глаз, кое-что восточное или, как почему-то решила Ада, от индийских народностей: высокие скулы, впалые щеки, заостренный подбородок. Чем больше она рассматривала лицо ангела, тем прекраснее оно ей казалось. Ада даже не заметила, как быстро пролетело время, очнулась, когда сумерки стали скрадывать окрестности.

Это вошло в ее привычку: каждый день приходить к склепу, устраиваться прямо на земле у ног ангела и сидеть так, привалившись спиной к пьедесталу, до тех пор, пока не затекало от неподвижности тело. Ада специально усаживалась так, чтобы чувствовать себя защищенной, зная, что за ее спиной – ангел. Она не разглядывала больше его лица, лишь бросала на статую короткий взгляд, когда приходила и прощалась. Ей больше нравилось вспоминать облик ангела, представлять его живым, воображать, что он не высечен из белого мрамора, а создан из кожи и плоти. Иногда, когда ей становилось грустно, страшно или тревожно, она фантазировала, что идет рука об руку с этим ожившим ангелом. И иногда верила в то, что он действительно существует.