Семь раз проверь... Опыт путеводителя по опечаткам и ошибкам в тексте - [50]

Кто же и в какой мере может разделить с автором часть его труда? Польский писатель Парандовский «скрытым союзником» автора называет читателя. По его словам, «читатель, сам того не ведая, является соавтором книги еще задолго до того, как она до него дойдет. Он живет с автором в часы колебаний, борьбы и решений. Автор ощущает на себе его взгляд, ждет его смеха или слез, готов отступить, если заметит у него на лице гримасу нетерпения, недовольства, гнева» [84, с. 257].

Вместе с тем Парандовский мягко укоряет читателей за странную застенчивость, которую им приходится преодолевать иногда годами, чтобы отважиться написать автору. «Автор никогда не может предвидеть, что вычитают из его книги, каждый писатель получает письма и признания читателей, и они ошеломляют его неожиданными претензиями и упреками. Самый скромный читатель не удержится, чтобы не вписать собственной души в текст чужой... По одному слову — исходит ли оно от безымянного читателя или известного критика — сразу же можно узнать, о чем он хлопочет: о внесении ли в произведение элементов, чуждых замыслу автора, или же о лучшем и полнейшем воплощении этих самых замыслов» [84, с. 272 и 279].

Все это верно и сказано хорошо, но насколько же нужнее автору не скрытый, а явный союзник. О, если бы читательские письма приходили к автору раньше, чем книга набрана и спущена в машину! Скольких запоздалых упреков и сожалений удалось бы тогда избежать!

Думаете, что это невозможно? Но ведь у каждой книги есть, так сказать, предварительные читатели, которые видят ее в «рабочей одежде» задолго до того, как она, приглаженная, чистая и нарядная, ляжет на прилавки магазинов и станет на библиотечные полки. На одного из них указывает и Парандовский:

«Неумный корректор может исказить облик книги, расставив, например, точки с запятой, которых автор избегал, зато хороший корректор может оказать полезную услугу несобранным писательским головам, не умеющим закончить ни одной фразы иначе как многоточием или вопросительным знаком» [84, с. 211-212].

Удача для автора, если помощь со стороны корректора не ограничивается многоточиями и вопросительными знаками. Не обязательно быть эрудитом и разбираться в предмете сочинения наравне с автором, чтобы иметь право вносить свои замечания и сигнализировать о притаившихся между строк ошибках. Не отметая эрудиции («Чем больше знаешь, тем больше можешь», — сказал французский писатель XIX века Эдмон Абу), мы чаще используем методику, опыт и навыки.

Оптимальный вариант получается, когда удается достигнуть правильного соотношения между эрудицией и методикой. Попутно заметим, что нас вполне устраивает определение, предложенное еще Декартом: «Под методом я разумею точные и простые правила, строгое соблюдение которых всегда препятствует принятию ложного за истинное» [40, с. 61].

Некоторые из таких простых правил применительно к работе с печатным словом мы и попытались изложить в предыдущих главах. Следовало бы подчеркнуть, что и скромная эрудиция и повседневный деловой опыт во много раз умножаются таким верным стимулом, как искреннее желание помочь автору, вызволить его из потенциальных конфликтов, в которые он попадет, если оставит в тексте без исправлений то, что не поздно исправить.

При этом на большом опыте я убедился, что в наиболее критические моменты нет лучшего выхода, чем прямой контакт с автором — в виде ли письменного обращения, телефонного разговора или личной беседы.

Поскольку мне самому не раз приходилось быть в глазах типографского начальства «возмутителем спокойствия», естественно, что у меня сложились кое-какие положительные взгляды на этот вопрос, которые было бы зазорно скрывать, даже если не все будут со мной согласны.

В 60-е годы у меня завязалось заочное знакомство с доктором химических наук Н.А. Горюновой, книга которой о химии алмазоподобных полупроводников набиралась в нашей типографии. Нетрудно было предвидеть, что наборный оригинал с длинными названиями химических соединений и множеством структурных формул окажется исключительно сложным как для линотипистов, привыкших иметь дело со сплошным «гладким» текстом, так и для наборщиков ручного набора, не специализировавшихся на химических формулах. В сущности, повторилось почти то же самое, что произошло с набором шеститомного собрания сочинений Пушкина в 1930-1932 годах. Линотиписты запутались в непривычной для них химической терминологии, а «формулисты поневоле» не сумели грамотно расположить линейки и знаки связи в кольцевых формулах.

Издательство, отдавшее рукопись в незнакомую ему типографию, не предусмотрело всех этих обстоятельств и не приняло мер предосторожности, чтобы уберечь набор от грубых искажений (вероятно, было бы полезно предварительно провести беседу с наборщиками и обратить их внимание на особенности оригинала). Неудивительно, что в названии какого-нибудь химического соединения, состоящем из тридцати-сорока букв (нам довелось читать, что самое длинное название химического соединения насчитывает 1913 букв в одном слове!), наборщики систематически пропускали по два-три слога, что не всякий раз было замечено в издательской корректуре.