Семь понедельников подряд - [6]

- Ну и глупо! - перебила я. - Не такое уж и близкое. Тем более если в семье нет наследственных болячек. На худой конец можно было просто не заводить детей.

- Кто бы нам тогда об этом сказал! - печально усмехнулась Света. - Ты не куришь?

- Нет.

- А я закурю, если ты не против.

- Кури, - милостиво разрешила я и достала с полки Лешкину медную пепельницу в виде башмака, которую он привез из Голландии.

- Так вот, - Света жадно затянулась, - Макс снял комнату, а потом женился на своей соседке. Я тоже вышла замуж. Но ничего толкового из этого не вышло. Макса хватило всего на год семейной жизни, я мужественно протянула шесть. Он после развода жил в нашей квартире, с мамой и бабушкой, а мне бывший муж купил однокомнатную квартирку на Юго-Западе. К этому времени все уже перегорело, общались просто как родственники. Мама умерла в 89-ом, а бабушка - в прошлом году. Макс ухаживал за ней до последнего дня. Она вообще любила его больше, чем меня.

И вот после ее смерти Макс стал каким-то очень странным. Первое, что он сделал после похорон, это спросил, не случилось ли что-нибудь с прабабкиным кулоном. Приехал ко мне домой, крутил его, разглядывал со всех сторон, бормотал что-то. Потом начал интересоваться, не знаю ли я что-нибудь об остальных Калединых, а если не знаю, то не могу ли узнать. У меня тогда по работе дел было много - я в одном «ящике» работаю заведующей архивом. Так что отмахнулась от него и забыла. После этого мы несколько месяцев не виделись. И вдруг - это было где-то недели две назад - он приехал, на ночь глядя, весь какой-то дерганый, взмыленный, снова кулон разглядывал. А у меня было с деньгами туго, и я подумывала, а не продать ли его. И когда Максу об этом сказала, он просто взбесился, наорал на меня. Я тебе, говорит, руки поотрываю вместе с башкой, только попробуй. Хотел вообще забрать его, но я уперлась. Бабушка его маме подарила, а мама - мне. Хотя его никогда и не носила. Уродистый он какой-то. И цвет дикий, прямо как бутылка. Я и не знала, что изумруды такие темные бывают.

А позавчера вечером звонок. Из института Склифосовского. У нас, говорят, ваш брат находится, в очень тяжелом состоянии, приезжайте скорее, он хочет вас видеть. Я сорвалась, такси поймала, приезжаю туда. Макс в реанимации. Сначала меня пускать не хотели, потом какой-то главный вышел, провел. Сказал, что Макс вряд ли до утра доживет, очень тяжелые травмы. Ушибы, переломы, а главное - сквозное ранение в грудь. Ему сразу сделали операцию, но шансов практически нет. Когда он после наркоза очнулся, попросил мне позвонить.

Зашла в палату - Макс лежит весь в бинтах, трубки, провода, мониторы. Он вообще-то красивый парень... был, не то что я. Высокий, темноволосый, глаза синие. Чем-то на Пирса Броснана смахивал. Ну, который Джеймса Бонда играл. А тут посмотрела - ужас. Не лицо, а один сплошной кровоподтек. Я к нему наклонилась, он шепчет: «Света, у меня в комнате в письменном столе тайник. За ящиками двойная стенка. Поезжай туда, достань все, прочитай. И немедленно уезжай. Поезжай в Питер к Ольге». «К какой Ольге?» - спрашиваю. «Прочитаешь - узнаешь. Не задерживайся в Москве, это очень опасно. Может, тебя уже ищут». Тут ему совсем плохо стало, врачи меня выгонять начали. Я только успела спросить: «Кто это был?» Он сказал: «Это все сын...» И все. И умер.

Ее голос предательски дрогнул, она еще раз судорожно затянулась и погасила сигарету.

- Дальше, дальше! - я дернула ее за рукав.

- Дальше я из Склифа поехала к нему домой. Это уже утром было. Вся комната перевернута вверх дном. Соседка сказала, что пришла с работы, а замок на входной двери взломан. Макс лежал в комнате, весь в крови. Сначала она подумала, что он мертвый, но потом увидела, что дышит, вызвала «скорую». Я достала из тайника этот рисунок и письмо. На, читай, - она вытащила из сумки еще один листок и протянула мне.

«Цветик-семицветик! - крупным размашистым почерком было написано на листке из школьной тетради в линеечку. - Если ты это читаешь, значит, со мной что-то случилось, но я успел тебе сказать, где искать. Я знаю, бабуля тебе многое рассказывала о наших предках, но кое о чем предпочла помалкивать. И рассказала мне перед самой смертью. Как ты уже поняла, кулон - часть сборного креста, принадлежавшего графу Протасову. Наша прапрабабушка Клавдия Пантелеевна отдала все его части своим детям. Вернее, все, кроме твоего кулона - его она отдала вдове Григория. Ты знаешь, что Григорий был в услужении у молодого Протасова. После революции старого графа убили в лесу мужики, а молодой уехал во Францию. Где-то в середине 20-х Петр Протасов вернулся в Россию, его тут же арестовали как шпиона и расстреляли. Но бабушка была уверена, что он все-таки успел встретиться с Григорием, потому что тот вдруг ни с того ни с сего собрался и поехал в Вараксу. Но не доехал. Его нашли убитым на полпути из Пичаева. Через несколько месяцев Клавдия Пантелеевна приехала в Москву к вдове сына Галине и отдала ей кулон, сказав, что он принадлежал Протасовым. Что она, по распоряжению старого графа, должна была отдать его или Петру, или Григорию. Но поскольку ни того, ни другого уже не было в живых, решила отдать кулон Галине. Я полагаю, что остальные части креста она раздала другим своим детям. Цветик, их непременно нужно найти и собрать крест. С этим связана какая-то тайна. Будь осторожна, кто-то ищет кулон и все остальное. Мне звонили и предлагали большие деньги за него. Не знаю почему, но кто-то считает, что он у меня. Боюсь, этим не ограничится. Не хотелось бы идти в милицию, но, наверно, придется. Впрочем, вряд ли мне позволят. Вчера я заметил, что за мной следят. Цветик, если со мной что-нибудь случится и кулон не найдут, они возьмутся за тебя. Поэтому немедленно уезжай. К сожалению, я так и не узнал адреса наших питерских родственников, кроме Ольги Погодиной. Она правнучка Ирины Андреевны. И если бабушка была права и у Ольги тоже есть часть креста, ей, как и тебе, грозит опасность. Предупреди ее. Целую, люблю. Максим».