Семь ночей в постели повесы - [18]

– Вы только что показали мне, что я потеряла. Столько шума из ничего.

– Несколько минут назад ты не жаловалась.

Меррик продолжал улыбаться. Разрази его гром, он не воспринимает ее всерьез. Быть может, потому, что она на один запретный миг имела глупость ответить на поцелуй.

– Вы просто застигли меня врасплох.

– Стало быть, на этот раз считай, что ты заранее предупреждена. – Джозеф отпустил Кисмет и схватил Сидони за талию. Она – женщина немаленькая, в сравнении с Робертой настоящая рабочая лошадь, но Меррик легко поднял ее из седла и поставил на землю.

– Лошади убегут, – пробормотала Сидони, ощутив какую-то необъяснимую слабость в ногах от его близости. Сердце обмерло, а потом ухнуло куда-то вниз. Она так невыносимо остро ощущала его крепкие, сильные руки, удерживающие ее.

– Если убегут, то просто вернутся в конюшню, а нам придется идти обратно пешком.

Словно в доказательство, что ее страхи беспочвенны, Кисмет отошла на несколько шагов и остановилась рядом с гнедым.

– Я убегу, – сказала Сидони, не шелохнувшись.

– Я догоню.

– Зачем утруждаться?

Он взял ее дрожащие руки, и она, глупая и слабая женщина, не воспротивилась. Опасность уже буквально била в набат, но она оставалась на месте как прикованная.

– Затем, что ты очень красивая, dolcissima, – мягко проговорил он. – Разве ты этого не знаешь?

Ночью он тоже говорил ей, что она красивая. Перед тем как в раздражении ушел. Сейчас он казался таким же искренним, как и тогда. И, как и тогда, сердце ее, екнув, замерло.

– Это известная уловка повесы – говорить девушке, что она красива.

– И как – действует? – весело поинтересовался Джозеф, стягивая с нее перчатки.

– Нет. – Хотелось бы ей, чтобы это было так.

– Жаль. – Он бросил ее перчатки на землю и стянул свои. – Проклятье! На тебе всегда ужасно много одежды. Это так неудобно.

«Не всегда».

Эта мысль повисла между ними, словно произнесенная вслух. Она могла убежать, он больше не держал ее. «Идите, идите же», – приказывала она своим ногам, но они упрямо отказывались сдвинуться с места.

– Я не нахожу это неудобным.

– Еще один прискорбный признак невинности. Когда-нибудь ты будешь благодарна мне за то, что я показал тебе что к чему.

Ее губы неодобрительно сжались.

– Это общественная обязанность?

Хорошо бы, если б ей так не нравился его смех. Всякий раз, когда она слышала этот глубокий мелодичный рокот, ее так с трудом выстроенная оборона слабела.

– Долг перед своими собратьями.

– Они, вероятно, дадут вам медаль, – слабо проговорила она, когда он обхватил ее лицо руками.

Судорожно втянув воздух, Сидони призвала себя быть сильной. Постаралась придать жесткости позвоночнику, который показывал удручающую склонность изгибаться в его сторону.

– Рыцарский титул по меньшей мере.

– За услуги перед женским полом. – Сидони хотела, чтобы это прозвучало саркастически, но вышло взволнованно, с придыханием.

Его глаза вспыхнули.

– О, я намерен послужить тебе, bella. – И прежде чем она придумала еще одно неубедительное возражение, он приблизил губы к ее губам.

Тепло. Мягкость. Трепетная неуверенность. Скрытое желание откликнуться. Джозеф вкусил все это, когда прильнул к губам Сидони. Он не мог сказать, почему был так глубоко тронут тем, что оказался первым, кто поцеловал ее. Реакция собственного тела была вполне предсказуемой. Уже одно ее присутствие возбуждало его. И так было с самого начала. Какой бы силой она ни обладала, он был беспомощен против нее.

Пробно, легонько он лизал, покусывал сжатые губы. Она пленительна. Даже сейчас, когда уступает чуть больше, чем вчера, и дрожит в его руках. Он все еще не уверен: это от возбуждения или от страха. В ее глазах он прочел и любопытство, и смятение. Густые каштановые волосы щекотали ему пальцы. После безумной скачки она выглядела восхитительно растрепанной. И это наводило его на мысль об иных безумных скачках, в которые ему хотелось бы пуститься вместе с ней.

Подняв голову, он посмотрел на нее. Глаза Сидони были закрыты, щеки пылали. Ноздри его раздулись, когда он втянул пробуждающие воспоминания запахи моря и Сидони.

– Открой ротик, tesoro. – Джозеф приподнял ее лицо. – Открой для меня свой ротик.

Глаза ее широко распахнулись. На один пьянящий миг он утонул в их карих глубинах – насыщенных, осенних, чувственных.

– Открыть?..

Он воспользовался шансом и скользнул языком ей в рот. Она издала удивленный возглас и попыталась отстраниться.

– Нет.

– Bella, не бойся.

Она перестала отодвигаться, но губы ее снова сжались. Он вернулся к нетребовательной мягкости. Сидони стояла неотзывчивая, хотя неровное дыхание указывало, что она далеко не безразлична. Ее сопротивление начинало потихоньку сводить его с ума.

Одно лишь сопротивление, сопротивление, сопротивление. Бесконечное сопротивление.

И вдруг, в какую-то долю секунды, это нескончаемое сопротивление растаяло. Рука ее легла ему на плечо, и со вздохом Сидони прильнула к нему. Тепло, достаточно сильное, чтобы растопить холод его сердца, окутало Джозефа. Рука на плече сжалась в ласке. Губы приоткрылись и наконец уступили медовую сладость рта. Он с наслаждением вкусил ее. Сидони оказалась восхитительной на вкус. Его язык коснулся ее языка, и он услышал приглушенный протест.