Семь невест некромага - [17]

Быстро оделась и выскочила за дверь, на цыпочках прокралась мимо двери брата и понеслась в сторону столовой, молясь, чтобы они не успели выбросить заказанную мной еду. В щели приоткрытой двери мягко золотился свет, и я прибавила скорости, как вдруг услышала голос брата:

— Ну, за любовь!

Раздался звон стекла, и я поспешно затормозила у самой двери, гневно глядя на брата, который в этот самый момент опустошал бокал вина. По спине поползли мурашки: инкубу нельзя пить, иначе к утру вся гостиница станет его местным гаремом! Зло прошипела:

— Ах ты стервец! — И, закатывая рукава, шагнула в столовую.

— Странно это слышать!

Сердце замерло, тело напряглось, я быстро прижалась к стене, молясь, чтобы Генрих меня не заметил. Почему он всё ещё в столовой? Ладно Лежка, — по ночам его порой тянет на спиртное, — но что здесь делает инститор, который вообще не пьёт? Хлопнула себя по лбу: так свободных комнат оставалось лишь две, и мы с братом заняли обе. Осторожно вытянула шею, рассматривая множество тарелок на столе, невольно сглотнула.

— Ты не веришь в любовь? — покачивая в пальцах пустой бокал, икнул Лежик.

— Почему же? — Генрих слегка приподнял брови и криво усмехнулся: — Я не верю в любовь инкуба. Ты напоминаешь петуха, который топчет всех кур подряд… И это, по-твоему, любовь?

Лежик откинул голову и рассмеялся, его чёрные волосы изящно скользнули по плечам.

— Думал, я обижусь? — весело спросил он. Затем смех оборвался, инкуб серьёзно посмотрел на инститора. — Любовь это прежде всего забота. Вот ты сравнил меня с петухом, и отчасти это верно. Петух защищает курятник!

— Собака тоже сторожит курятник, — саркастично фыркнул Генрих. — Как и самого петуха… Что же ты не называешь это любовью? Забота? Это просто чувство долга! Хотя, надо отдать тебе должное, ты единственный инкуб, у которого я встретил это чувство.

Рот наполнился слюной: я бы сейчас не отказалась от курочки… жареной! А эти два идиота болтают о всякой ерунде, перекрыв мне путь к нормальному ужину! Что же делать? Отступила от двери, размышляя, можно ли попасть на кухню через окно. А Лежка пусть пьёт! Инститор не допустит, чтобы он наделал глупостей. Тихонько двинулась к выходу из гостиницы, но услышала голос брата:

— А что ты называешь любовью?

Замерла на месте. Сердце загрохотало так, что прижала руки к груди, боясь, что его стук будет слышен даже в столовой.

— Любовь, — медленно произнёс Генрих, и от его горького тона защипало глаза. Услышала глубокий вздох и невольно прижалась к двери, чтобы не пропустить ни слова. — Пытка страшнее любой из тех, которые я изучал в Краморе. Когда не вижу её, такое чувство, словно меня наизнанку выворачивают, а когда вижу — грудь взрывается, мозги затуманиваются… Злюсь и раздражаюсь по любому поводу. Да и без повода тоже!

Я даже подпрыгнула от избытка чувств: ладони вспотели, а из груди со свистом вырвался выдох: да-да! Генрих постоянно при мне злится! А если не раздражается, то либо подначивает, либо ёрничает. Уже весь мозг себе сломала, пытаясь понять, как общаться с инститором.

— Это не любовь, — услышала я насмешливый голос брата. — Эта пытка называется — воздержание! Когда мои жёны злятся и устраивают мне секс-игнор, я уже через сутки ощущаю себя так, как ты расписал…

— С одной лишь существенной разницей, — жёстко перебил его Генрих. — Мара для меня единственная! — Я прижала ладони к губам. Ноги внезапно стали ватными, и я слабо опустилась на колени, да прижалась разгорячённым лбом к прохладному косяку. — А она мучает меня: то поманит, то оттолкнёт! Уже ничего не понимаю! Но одна мысль о том, что ведьма играет со мной, режет больнее меча.

— Хм, — отозвался инкуб. — А как часто ты говоришь это Маре?

— Что? — раздражённо отозвался инститор. — Что она для меня — сущее наказание? Да каждый раз, как вижу!

Я услышала смешок инкуба.

— А лучше бы говорил, что она любимая и единственная! Больше пользы — меньше игр.

Сердце сладко замерло, затем заколотилось быстро-быстро. Хотелось ворваться в столовую и броситься на шею инститору, но не менее сильно хотелось убежать и забиться в самый тёмный уголок гостиницы. Ответа Генриха ждала с таким нетерпением, что тело затряслось от напряжения.

— Я и говорил, — устало отозвался инститор.

— Сколько раз? — педантично уточнил Лежик. — Готов поспорить, что это было раз… ну, максимум, два!

— Ну да, — удивлённо ответил Генрих. — А зачем больше?

Инкуб рассмеялся и покровительственным тоном проговорил:

— Женщины хотят это слушать постоянно! Фишка в том, что если ты не твердишь, что любишь, сразу начинают сомневаться во всём на свете: в тебе, в себе, в ваших отношениях. Могут свести себя с ума всеми этими мыслями. Признания вселяют уверенность, и тогда игры уже не нужны… Ты словно неофит, честное слово!

— Это мои первые отношения, — нехотя буркнул Генрих.

— А как же Аноли? — удивился Лежик. — Она же была твоей невестой…

— А её девственность досталась тебе, — холодно рассмеялся Генрих. — Живи ты в Краморе, вас тут же поженили бы!

— Неужели в Краморе секс автоматически означает свадьбу? — растерянно покачал головой инкуб.

— Ну, если по правилам: сначала свадьба, потом секс. Конечно, бывает и наоборот, но в таком случае хранители могут наказать временным отстранением. Традиции инститоров незыблемы…