Семь лепестков - [67]

Минуту они молча передавали косяк друг другу.

– Я не понимаю одного, – спросил в конце концов Антон, – почему все-таки эти две истории так похожи? Может быть, важен не только гороскоп рождения, но и гороскоп смерти? То есть если люди умирают примерно в одно время, то их судьбы ретроспективно оказываются связаны?

– Не гони, – лениво сказал Горский, – они умерли с разницей в несколько часов. Для гороскопа это очень много. Дело просто в том, что у этих историй слишком много общих действующих лиц: ты, я и Зубов как минимум. И вообще – если употреблять столько, сколько мы употребляем, все в этом мире окажется связанным. Любопытно другое: Олег не верит, что Зубов был убит не из-за его колдовства – и точно так же ты не готов предположить, что Альперовича и Белова убили по каким-то причинам, не связанным с этим делом.

– Смотри сам, – горячился Антон, – Белов сказал, что он разберется, и через неделю Альперовича убивают на пороге его офиса. А еще через три дня убивают самого Белова. Понятно, что это какие-то люди просто отомстили ему за смерть Альперовича… те, с кем он работал.

– Или нет. Почему не предположить, что существует еще одна история, к которой и Белов, и Альперович имеют то же отношение, что Зубов – к смерти твоей Жени? И эти истории вложены друг в друга как матрешки.

– И так – до бесконечности?

– Или до семи, – кончиками губ улыбнулся Горский, – раз уж это число тебе так нравится.

– Но ведь это сводит на нет саму идею расследования, – сказал Антон, – ты посмотри: если все равно всех должны убить в конце, то какая разница, кто был первым убийцей? Представь себе такой сюжет: скажем, корабль. И на нем – убийство. Долгое расследование, и когда уже всем ясно, кто и что – корабль случайно врезается в айсберг и идет ко дну. Или, еще лучше, больница для больных чем-нибудь смертельным, типа СПИДа. И вот они умирают естественным, так сказать, путем, а тем временем детектив идет своим чередом. И это, собственно, соревнование между сыщиком и смертью: он раскроет убийцу или убийца умрет сам по себе.

– Твоя больница – это и есть наша жизнь, – ответил Горский, – только в ускоренной записи.

– Ты только посмотри, – перебил его Антон, показывая на телевизор.

На экране морщинистые черные руки сворачивали косяк за косяком, огромные кусты марихуаны тянулись к самому небу. Между ними шел Питер Тош – или не Питер Тош – и пел про Бога Джа и его священную траву. Казалось невозможным, что все это они видят по обычному телевизору.

– Они там с ума посходили, такое показывать, – сказал Антон и, помолчав, добавил, – все-таки мы живем в прекрасной стране.

Деньги, которые Белов заплатил Антону, он почти целиком отдал Горскому, считая это справедливым. Превращенные в тревелчеки, они лежали где-то в ящике стола, а рядом с ними – билет на самолет. Антон забил еще косяк и передал его Юлику. Мертвый Питер Тош пел Legalize it!, и переводчик привычным ко всему голосом зачитывал подстрочник:

Доктора курят

Медсестры курят

Судьи курят

И даже адвокаты курят

Легализуйте! Не критикуйте!

Легализуйте – и я буду ее рекламировать!

Тени умерших и живых растворялись в конопляном дыму, и, казалось, между ними уже нет разницы. Мир предстал исполненным гармонии, и каждому – и мертвому, и живому – нашлось в нем свое место. Они добили косяк, а за ним еще один. А потом еще, и еще.

Эпилог

Антон больше никогда не встречал героев «Дела о кислотном овердозе». Клуб «Ржевский», одно время не сходивший со страниц желтых газет, канул в безвестность, как и многие клубы середины десятилетия. Только Леру Антон однажды встретил на большом рейве, куда теперь ходили все, кому не лень. Шиповский сдержал свое слово и раскрутил «Летюч» так, что тот стал символом эпохи – хотя сам Александр Воробьев, подаривший ему свое прозвище, убыл в далекие края: возможно, там нельзя было встретить Альперовича и Белова, но Смирнов запросто мог оказаться там же.

На танцполе Лера с Антоном только кивнули друг другу – музыка все равно заглушала слова, к тому же оба были под экстази, на самом пике движения, так что говорить и не хотелось. Потом они потеряли друг друга в толпе – да и что бы они сказали друг другу? – и только выходя из клуба, Антон увидел, как Лера садится в новую иномарку – возможно, купленную на деньги Поручика, как и квартира. Хотелось бы верить, что у него все хорошо. Возможно, как он и мечтал, он смог подмять под себя все дело – а, может быть, все деньги достались Роману. Этого Антон так и не узнал – да и не особо стремился.

– Вот и ищи, «кому выгодно», – написал ему Горский из Америки по электронной почте. Это была уже совсем другая эпоха, в которой жили совсем другие люди.

На исходе бэдтрипа Паша перерезал себе вены в собственной ванной. Питерский Вадим уехал в Германию и, по слухам, перебрался оттуда в Амстердам. Олег стал клубным промоутером и при каждой встрече грозился привести в Москву Current 93 – судя по всему, это было последнее, что осталось от его мании величия. Саша забросил калипсол и пересел на кислоту, обнаружив в себе при этом неожиданные коммерческие таланты: теперь он вовсю занимался каким-то бизнесом, и его имя даже пару раз мелькало в газетах. Селезень женился и после рождения ребенка исчез с горизонта Антона. Никита подсел на героин и изменился так, что, встретив его в метро, Антон не узнал старого приятеля. Именно он, однако, рассказал Антону историю Алены, встреченной им у знакомого дилера. Никита, как всегда, покупал «второй номер», а Алена брала траву.