Семь лепестков - [45]

Она налила еще вина и задумчиво выпила.

– Впрочем, что там было отбивать? Лерка улетела через неделю, и прямо из аэропорта мы с ним поехали вместе. Типа ужинать в «Пиросмани». Там он мне и подарил это кольцо, – и Женька вытянула руку, на среднем пальце которой блестело кольцо в виде цветка с оборванными лепестками.

– Осталось четыре, – сказал Андрей.

– Он не знал, что я один уже оторвала, – грустно улыбнулась Женя.

Альперович разлил остатки вина по бокалам. Ветлицкая в телевизоре запела «Посмотри в глаза, я хочу сказать…»

– Не похоже оно на настоящее, – сказал он.

– А ты сомневался?

– Ни на минуту, – и он махнул рукой продавщице, – еще одну, пожалуйста.

Женя чуть пригубила свой бокал и снова посмотрела за окно, где стояла сплошная стена дождя. Сверкнула молния, почти сразу раздался гром.

– Когда Ромка спит, – сказала она, – у него веки не закрываются. Словно он смотрит на меня. Как сыч или там филин. Представляешь? Страшное зрелище.

Альперович поежился.

– Стоглазый Роман. Тысяча глаз коммерсанта Григорьева, – он глянул на Женю.

Она вертела в руках полупустой бокал и подпевала «и больше не звони, и меня не зови, я забуду про все, что ты говорил, я верну тебе все, что ты подарил».

– Ты счастлива? – спросил Альперович и тут же, словно смутившись, добавил: – То есть я хотел сказать, ты довольна, что тогда оторвала свой лепесток?

Женя покачала головой.

– Конечно, довольна. Новый «сааб», уикэнд в Париже, соболья шуба, дача на Рублевке… кто будет недоволен? Жалко только, детей нет. А я бы уже завела себе мальчика. Или девочку.

– Ну, так за чем дело стало? – спросил Альперович

– Ромка не хочет, – пожала плечами Женя, – но это даже неважно. Я ведь всем довольна. Но если бы на то была моя воля, я бы все это отменила и сделала как-нибудь по-иному.

– Ты знаешь как? – спросил Андрей.

– Просто отменила бы. – Женя помолчала и потом продолжила, – Ты знаешь, я была влюблена в тебя в школе? В десятом классе.

– Нет, – ответил Альперович.

– Я знаю, что ты не знаешь. Ты меня не замечал. Но я часто думала потом, а что было бы, если бы я тебя все-таки соблазнила? Если бы у нас был с тобой роман и мы, скажем, поженились бы на втором курсе?

Она посмотрела на него, словно ожидая ответа, и, не дождавшись, сказала:

– Это был бы пиздец, я думаю.

Оба они рассмеялись, Женя нарочито развязно, Альперович – немного принужденно. Пальцы его отбивали привычную чечетку по тусклой поверхности стола.

– То есть ты чудесный, и милый, и замечательный и действительно мой близкий друг – но не могу представить сейчас, чтобы я спала с тобой. И то же самое – с Ромкой, но по-другому. Не в смысле «спать», спать с ним вполне можно, нет. В смысле исполнения желаний. Некоторым желаниям лучше не сбываться – потому что когда они сбываются, это как будто крышка захлопывается, понимаешь?

Альперович кивнул.

– Ничего ты не понимаешь, – сказала Женя, – мужчинам такое трудно понять. Но если бы у меня был цветик-семицветик, я бы попросила все назад. Чтобы ни брака, ни машины, ни дачи.

– У тебя есть маникюрные ножницы? – вдруг спросил Альперович.

С недоумением Женя полезла в сумочку и вытащила косметичку.

– Да, а зачем?

Альперович протянул руку к букету искусственных цветов, стоящих на столе и вытянул стебель с полураскрывшимся пластмассовым бутоном. Женькиными ножницами он аккуратно срезал все лепестки, кроме трех и протянул покалеченный цветок ей.

– Ну, давай, – сказал он.

Женя пожала плечами. Взяв у Альперовича ножницы, она надрезала лепесток и скороговоркой пробормотала про себя: «Летилетилепесток…бытьпомоемувели». Дернув, она отделила пластиковый обрывок от черенка и бросила на пол со словами:

– Вели, чтобы все вернулось назад.

Потом, наподдав лепесток носком туфли, она улыбнулась, словно сама не веря в то, что все происходящее имеет хоть какой-то смысл.

– Прекратите мусорить, – закричала из-за стойки буфетчица, – пришли, ничего не съели, а цветы ломают.

– Пойдем отсюда, – сказала Женя.

– Иногда хочется, – заметил Альперович, вставая, – позвонить ее начальнику и сказать, чтобы выгнал ее к ебеной матери. И ведь я знаю, что я смогу так ему сказать, что он выгонит, – он вздохнул, – но ведь не буду я этого делать. Поэтому у нас всегда и будет совок.

Дождь кончился, и гром громыхал уже где-то вдалеке. Они вышли на улицу. Оторванный лепесток остался лежать на грязном полу хинкальной.

Утром, по дороге от Романа к метро, Антон привычно думал о том, какая все-таки гадость алкоголь. Каждый раз, когда он видел людей в утреннем похмелье, он размышлял о том, насколько преступно продавать алкоголь, запрещая траву. Кто бы стал пить, привычно рассуждал Антон, если бы марихуана была легализована и продавалась на каждом углу? Ни похмелья, ни запоев. Лигалайз нужен не тем, кто курит, а тем, кто пьет. Только марихуана может спасти алкоголика. Впрочем, говорят, еще калипсол хорошо помогает.

Антон постарался как можно скорее покинуть квартиру Романа, оставив того мрачно сидеть на кухне с бутылкой утреннего пива.

– Надо сходить за водкой, – угрюмо говорил он, – потому что лучше всего похмеляться тем, что пил вечером.

Все-таки никакого сравнения с травой, думал Антон. Жесткий и мерзкий отходняк. Хуже, вероятно, только от героина. Но, слава Богу, хотя бы этого опыта у него никогда не было.