Семь лепестков - [38]

– Не совсем, – честно сказала Женя.

– Я тоже не совсем, но это не важно, – сказала Лера, – если я останусь, я выйду за него замуж. А потом его убьют. Или он начнет убивать. Понимаешь, я не хочу играть в эти игры.

– Но ведь это такой случай… – начала Женя.

– Я бы не хотела им воспользоваться. Последние годы я предпочитаю позицию наблюдателя, а не действующего лица.

Она внезапно замолчала: Рома шел к ним.

– Секретничаете? – спросил он.

– Ага, – улыбнулась Лера.

– А я вот сейчас все узнаю, – сказал Рома и нагнувшись к Жене спросил: – Потанцуем?

Женя кивнула. На этот раз музыканты играли «Розовые розы Светке Соколовой» – розы были в моде в этом сезоне. Под такую музыку было трудно танцевать медленно, но Рома обхватил Женю и начал двигать ее в каком-то собственном внутреннем ритме.

– Так что это за цветик-семицветик? – спросил он.

Неохотно Женя начала рассказывать – про аллергию, таблетки, высокую температуру, про то, как Лерка научила ее оторвать лепесток и загадать желание. Она всегда рассказывала только про первый лепесток – все остальные мало подходили для рассказа. Теперь их оставалось только четыре, и неожиданно она поняла, на что бы она потратила один из них.

– Ты не знаешь, почему мы так мало общались в школе? – спросил Рома.

– Ну, ты был как-то увлечен комсомольской работой, – ответила Женя.

– Володя тоже, – и он кивнул на счастливого молодожена, танцующего со своей Машей.

– Ну, и ты был слишком серьезен, – добавила Женя.

– Я и сейчас серьезен, – ответил Рома.

– Да, ты теперь такой деловой, – улыбнулась Женя, – тебе даже идет.

– Можно сказать, я нашел себя, – все так же серьезно сказала Рома.

– Про тебя можно в «Огонек» писать. «Перестройка помогла молодому кооператору найти себя».

– Ну, в «Огонек», пожалуй, не надо…

– Рэкета боишься? – спросила Женя.

– Да нету никакого рэкета. Просто есть у меня люди, я им плачу деньги, чтобы если что случилось со мной или вокруг меня – они разобрались. Вот и все.

Музыка кончилась, и тамада снова закричал:

– Я предлагаю тост за все черное! Давайте выпьем за то, чтобы у невесты муж был в черном костюме, с черным дипломатом, чтобы ездила она на черной «волге», отдыхала у Черного моря. Чтобы ела черную икру и пила черный кофе.

– Это что! – закричал Поручик над самым ухом Жени, – я лучше вам расскажу анекдот про черное!

– Какое это анекдот про черное? – спросила Женя.

– Ой, Женечка, ты маленькая еще, – сказал Нордман, – тебе еще рано.

Что-то мелькнуло у Жени на краешке сознания, но тут же погасло. А Поручик уже досказывал анекдот:

– …А она отвечает: «Мухи!»

– Фу! – сказала Женя.

– Голубчик, – сказала Наталья, – ты оскорбляешь хороший вкус собравшихся. Будь любезен, постарайся больше так не поступать.

Жена Нордмана была известна тем, что стремилась говорить изыскано. Впрочем, ее великосветский жаргон, то и дело сбивающийся то на приторное сюсюканье, то на слог газетной передовицы, на деле прекрасно дополнял сквернословие Нордмана. То, как она говорила, вызывало в памяти второсортные фантастические видеофильмы, где андроиды произносят слова особенно плавно и правильно; казалось, что это не настоящая женщина, а женщина-робот, женщина-терминатор, таящая в себе скрытую угрозу.

– Идеальная свадьба, – сказал Поручик, – полный пиздец. Все пьяны и счастливы. Давайте устроим групповик и выебем жениха с невестой.

– Боря, – сказал Белов, – ты бы сократился, а то вылетишь отсюда. Я уже говорил тебе, что я люблю Машу и в самом деле хочу прожить с ней всю жизнь.

– Горько! – крикнул Нордман.

И пока все кричали «горько-горько», Женя выскользнула из толпы и вернулась к своему столику. Истерзанная роза одиноко лежала на столе. Она взяла ее в руки и, оторвав лепесток, прошептала про себя магические слова:

Лети, лети лепесток,

Через запад на восток,

Через север, через юг

Возвращайся, сделав круг,

Лишь коснешься ты земли –

Быть по-моему вели.

– Вели, чтобы я максимум через полгода вышла замуж, чтобы мой муж любил меня, чтобы у него были деньги, и чтобы я никогда не знала ни в чем недостатка.

Женя не назвала имени, но сама она твердо знала, кого имеет в виду.

На вкус зубовская смесь оказалась менее противной, чем Антон ожидал. Впрочем, со вкусом у наркотиков вообще все обстояло странно: можно ли говорить о вкусе, когда твой организм реагирует столь сильно? Может ли быть «вещество без вкуса, цвета и запаха, вызывающее сильные вкусовые и осязательные галлюцинации»? Даже от марки кислоты во рту остается привкус – может быть, привкус сведенных мышц – а однажды Антон слушал долгий спор о том, чемпахнет кокаин.

Итак, Антон сам не знал, есть ли вкус у зубовской смеси, но тошнить его начало сразу же. Он сразу вспомнил, как однажды кто-то привез стеблей каких-то эквадорских лиан, кору которых следовало сварить, чтобы получить аяхуаску. Вываривали кору долго, но выпить образовавшееся пойло было почти невозможно. Галлюцинаций не получилось, но зато в процессе приготовления все пришли в состояние ultimate high – вероятно, от общего возбуждения. Потом, вроде бы, выяснилось, что надо было использовать не кору, а побеги и листья – но повторить эксперимент не представлялось возможным.