Семь клинков во мраке - [6]

Его имя.

Я не целилась; с Руиной этого не нужно. Спустила курок, направив выстрел ровненько мальцам под ноги. Пуля ринулась вперед, через миг ударила в пол. И что же случилось еще через миг?

Ну, думаю, я разгромила Ральпу таверну.

Заклинание сработало, как только металл ударился об пол. Яркая вспышка – а потом воздух вспух мерцающей сферой и с оглушительным грохотом рванул.

Детишек расшвыряло по сторонам. Они взлетели, словно на крыльях, вместе с обломками досок и стульев. Если бы у них хватило воздуха заорать, крики все равно бы утонули в звуковой волне. Девчонка врезалась в перила и скатилась по ступенькам безвольным мешком. Парнишка снес столы и приложился о стену.

Перепрыгнув через стойку, я окинула взглядом картину. Разбитые столы и стулья, вырванные половицы и идеально ровная яма в земле там, куда угодила пуля.

Руина та еще штучка: не убьет, но больно будет так, что наверняка подумаешь – лучше б помер. С ее помощью имперцы подавляли в колониях восстания, пока те не переросли в революции, с которыми несмертоносные чары уже не справились бы.

Пацан лежал у двери и едва дышал. Я оглянулась на его дружков – убедиться, что они в том же состоянии. Глупо, наверное, оставлять их вот так. Но неужто я не смогу справиться с кучкой паршивцев без смертоубийства?

Им, разумеется, об этом знать не обязательно, верно?

Я схватила пацана за грудки, шваркнула его спиной об стену, ткнула в лицо ухмылкой своего огромного револьвера.

– Дайга рассказал вам, что это? – Я вжала дуло пацану под подбородок. – Дайга рассказал вам обо мне?

Пацан уставился на меня круглыми глазами и лихорадочно закивал.

– Тогда ты знаешь, что я этой штукой творила, – прорычала я. – Знаешь, что не стану повторять. Где он?

– Д-древние руины, – запнулся он. – Четыре часа пути на восток отсюда, у подножья горы. Я… я могу показать, если вы…

– Я – нет. – Я швырнула пацана на пол. – Я не стану тебя убивать, малец. Но ты кое-что для меня сделаешь.

– Д-да! Что угодно!

– Во-первых – говори, чем зарабатываешь на жизнь?

– Я подмастерье! Подмастерье писаря!

– И для этого тебе нужны две руки?

Он опять вытаращил глаза.

– Э-э… нет…

И заорал – я с размаху саданула каблуком ботинка ему по кисти и услышала хруст каждого пальца.

Наверное, куда лиричнее было бы взять с него клятву, что он навсегда оставит преступную жизнь. По правде говоря, в юности я пыталась так делать. После множества шрамов и ошибок я усвоила, что лучший учитель – это опыт.

Я не убивала детишек, разумеется, но и не позволяла им тыкать мне в лицо оружием и уходить невредимыми.

– Во-вторых, – наклонилась я ближе, – говори, что расскажешь вашим примирителям, когда они тебя спросят, кто виноват.

Под конец, если хочешь знать, из чего сделан человек, нужно взглянуть ему в лицо и услышать, как он произнесет твое имя.

Парнишка поерзал, потянул время, пытаясь справиться со страхом в глазах и болью в руке, а потом наконец произнес:

– Сэл Какофония.

Вот-вот обделается, право слово.

Я убрала оружие, натянула на голову палантин и шагнула обратно в бурю. Скоро здесь будет толпа народу с кучей вопросов. А времени на них у меня не было.

Мне еще надо разделаться с магом.

3 Шрам

Дождь кончился через пятнадцать минут после того, как я покинула таверну Ральпа, оставив мне запах сырой земли и мокрую траву.

Спустя четыре часа, ровнехонько перед тем, как солнце показалось из-за горизонта и ужаснулось тому, что ему придется лицезреть Шрам еще один день, я обнаружила руины.

И уже через две минуты поняла, что этот день хорошим не будет.

Когда-то, судя по всему, здесь стояла крепость – нагромождение частоколов, казарм и башен, которые во время войн играли важную роль. Эти форты так часто переходили из рук в руки между Империумом и Революцией, что уже и не вспомнить, кто изначально их построил. А когда кошмарно дождливые осени, лютые зимы и палящие лета взяли свое, ни одна из сторон не захотела иметь дела с таким сокровищем.

В эти крепости не стоит соваться. Если, конечно, тебе не нужно убежище в смертельной западне.

А Дайге Фантому, как и любому скитальцу, это гиблое место пригодилось бы.

Как пацан и сказал, у подножья горы. Две огромные каменные башни с темными амбразурами и раскрошившимися лестницами поддерживали высокую стену, черт знает когда расколотую внушительной пробоиной – то ли пушечным выстрелом, то ли магическим залпом.

Мы медленно приблизились; я, навострив уши, изо всех сил прислушивалась. Не обнаружив засады, я спешилась и внимательно оглядела эту развалину.

– Думаю, он схоронился поглубже, – я указала на башни. – Он мастер хвата, так что легко спрячется там, где есть что поднять и швырнуть. Готова поспорить, какая бы шайка за ним ни явилась, он уронит на них эти башенки. Правда, ради одного человека он вряд ли будет напрягаться. – Я обернулась. – Логично?

Ездовая животина уставилась в ответ. Если она и заметила в моих размышлениях косяк, то виду не подала.

И это тоже логично.

Потому что она всего лишь огромная сраная птица.

Четыре фута лап с жуткими когтями, два фута голой шеи со злыми глазищами и острым, уродливым клювом – и все это крепилось к жирному шару из жестких черных перьев. Конгениальность выглядела гнусной, тупой и злобной, как всякая порода, выведенная в Пустоши. Шрам – не место для красивых птичек.