Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера - [9]

— Ну, может и так. — признал я, — Но мне от этого не легче. Правда, не легче, Дик.

— Есть только один лекарь — время, — мудро заметил он, и сказал, оборачиваясь, кому-то за своей спиной, — Да, Селин, уже иду. Извини, Чарли, но обед у меня закончился, а дела, к сожалению, нет.

— Да, — сказал я, — Конечно. Пока, Дик.

— До встречи. И не натвори глупостей. Хотя, о чем это я…

— Да пошел ты, — сказал я и нажал кнопку.

Спасибо тебе большое, Риди, ты мне очень сильно помог. Прям до охренения. Козел!

Так я ни в чем и не разобрался. И не принял никакого решения. Хотя, в одном Дик был прав, от любых проблем помогает избавиться лишь время. Но ничего более.

Но иногда и время бывает бессильно — и это мне тоже прекрасно известно.

* * *

"Индейское" лето быстро закончилось, и осень вступила в свои права. Если вы думаете, что Восточное побережье в октябре — курортное местечко, вы сильно ошибаетесь. Бесконечные дожди, серое небо и холод приближающейся зимы. В один из таких дней, когда с неба сыпалась почти невидимая морось, я пришел позаниматься в спортзал.

В "Новом доме" спортом увлекались все: плавание, фехтование, бокс, единоборства и атлетика призваны были помогать юным гениям развиваться гармонично. Я, к счастью, не был гением и потому бывал в гимнастическом зале всего пару раз — сдавал обязательный зачет по физкультуре. Первая попытка закончилась тем, что мне поставили "D". Второй раз я смухлевал, но тренер ничего не заметил — на этом мои занятия спортом закончились. И потом, черт побери, но шахматы — тоже вид спорта!

Что привело меня сегодня ранним утром? Просто захотелось пробежаться, но за окном было на редкость мерзостно и пришлось тащиться сюда. Дверь, как ни странно, была открыта. Я потянул ее на себя и увидел как кто-то гибкий уже занимается на брусьях. Официально, делать это без тренера было строго-настрого запрещено, но был кое-кто в школе, кому было плевать на все запреты.

Джой услышала скрип открывающейся двери, повернула голову и упала на пол. Я рванул к ней:

— Цела? — я протянул ей руку.

— Не дождешься, — процедила она, — Ох, черт! Больно!

Попытка встать закончилась тем, что она снова растянулась на полу. Светлые волосы, заплетенные в косу, разметались по полу, а в глазах сверкнули слезы — наверняка от злости, а не от боли, ведь я увидел, как она грохнулась.

— Сиди спокойно и не двигайся, — приказал я. В отношении переломов, растяжений и вывихов я просто знаток, так что мне можно было верить. — Ты что совсем идиотка, лезть на эту хрень без тренера?

— Сам-то ты что здесь делаешь с утра? — огрызнулась она и снова попробовала встать. Ничего, естественно, не удалось.

— Я же сказал: сиди на месте! — рявкнул я. — Левая?

Она кивнула. Я закатил ей штанину и увидел опухающую лодыжку. Но ни крови, ни синюшного цвета не было — и это хорошо.

— Здесь больно? — она кивнула, — А здесь? Так какого хрена ты сорвалась в такую рань и стала изображать из себя олимпийскую чемпионку? Которой из тебя, если честно, никогда не будет. Ты уж не обижайся.

Она внимательно следила за тем, как мои пальцы прощупывают опухшее место, но потом отвлеклась на разговор:

— Мне надо. Соревнования через неделю, — она всхлипнула, — Черт, ну какие сейчас соревнования… А-а-а! Придурок, предупреждать надо!

Я с силой дернул ее ногу, а потом снял футболку, разодрал ее на ленты — благо, она и так расходилась на плече, и туго перевязал лодыжку. Джой смотрела на меня с изумлением.

— Все, — сказал я, — Можешь встать?

С моей помощью она встала.

— Что это? Перелом?

— Ага, конечно, размечталась, — съехидничал я, — Обычный вывих, только достаточно сильный. Доберешься до медиков, попросишь проверить, правильно ли я все сделал. Через дней пять будешь как новенькая. Может, даже и на соревнованиях победишь. Что? — спросил я, заметив, что Джой как-то странно на меня смотрит. Глаза у нее были даже синее, чем у Питера — цвета неба, какое бывает жарким летним днем.

— Ничего, — сказала она. И улыбнулась, — Спасибо.

Улыбающуюся Джой Чейс я еще не видел. Оказалось, у нее есть симпатичная ямочка на правой щеке, а на лбу, там, где кожу обычно закрывали волосы, сейчас убранные в косу, белел тонкий застарелый шрам. А ресницы очень длинные — и мне вдруг стало интересно, не щекочут ли они ей веки, когда она моргает. Очень глупо, я понимаю, но все равно интересно.

— Да не за что, — сказал я, с усилием отворачиваясь, — Проводить тебя до врача?

— Не надо, — сказала она, — Дойду сама.

И мы разошлись. Я остался в спортзале и долго смотрел ей вслед: она шла по коридору, прихрамывая, но все равно прямо — словно показать свою боль было выше ее сил, а потом завернула за угол, и я понял, что все это время стоял, задержав дыхание.

Она и впрямь прихрамывала последующие дни и не поехала на эти идиотские соревнования. Но огорченной не казалась — то ли нашла себе какую-то новую Великую Цель, то ли просто решила забить на все, что случилось. При встрече мы теперь кивали друг другу, не ругались на парах, но зато и почти не разговаривали вообще. Питер заметил перемены в стиле нашего общения, но вопросов не задавал. По крайней мере, мне. Если честно, я был ему за это благодарен.