Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история - [97]

Восстания вспыхивали по инициативе с мест при поддержке Кёнига. Они казались убедительными для Эйзенхауэра, Монтгомери и для Патча во время десантной операции в Провансе в августе 1944 г. Но они не убедили Рузвельта в том, что временное правительство в Алжире представляет Республику. Он называл регионы, освобожденные силами союзников, «оккупированными» (теперь уже американцами). О признании легитимности генерала де Голля речь по-прежнему не шла.

КОНФЕРЕНЦИИ «БОЛЬШОГО АЛЬЯНСА» [36]

С точки зрения Сталина

Мемуары А.А. Громыко («Памятное») представляют особый интерес: полномочный представитель, а затем посол СССР в США при президенте Рузвельте (с 1939 г.), Громыко находился рядом со Сталиным на конференциях в Тегеране (ноябрь-декабрь 1943 г.), Ялте (февраль 1945 г.), Потсдаме (июль 1945 г.). И хотя Громыко написал свои мемуары только в 1989 г., они имеют то преимущество, что представляют собой обобщенную точку зрения на позицию Сталина, а также на отношение Советов к стратегии и тактике Черчилля и Рузвельта в Тегеране и Ялте в сравнении с политикой Эттли и Трумэна в Потсдаме^{336}.

Конечно, Молотов тоже участвовал в этих трех конференциях, но в своих беседах с Феликсом Чуевым он больше касался каких-то мелких эпизодов, частных моментов и проблем, не противопоставляя прямо поведение участников конференций и не рассматривая их ставки в политической игре на каждой из встреч^{337}.

Подобно Молотову, Громыко отрицает существование секретных протоколов к соглашениям, подписанным с Риббентропом в 1939 г. Но если слова заключившего данные соглашения Молотова кажутся совершенно неправдоподобными, то поведение Громыко представляется более простительным и оправданным. Наверняка он следовал официальным инструкциям, отрицая существование секретных протоколов (в Кремле не делали тайны из желания Сталина вернуть часть Польши к востоку от линии Керзона, считавшуюся белорусско-украинской, и даже потерянные по Рижскому договору в 1921 г. прибалтийские страны). Как бы то ни было, его свидетельство отражает определенную точку зрения, именно это и существенно в настоящий момент.

Мы находим у Рузвельта, как и у Сталина, говорит Громыко, мысль о необходимости встречи втроем вместе с Черчиллем. Рузвельт предложил встретиться в Каире или Багдаде; Сталин предпочел Тегеран. «Дело здесь не в охране, которая меня не беспокоит», — писал Сталин. Ему, пояснял он, нужно пристально следить за ходом битвы за Украину: «В Тегеране эти условия могут быть обеспечены наличием проволочной телеграфной и телефонной связи с Москвой»^{338}.

Через три месяца после итальянского перемирия самым важным вопросом встречи в Тегеране стало открытие второго фронта на западе. Так же как и во время своей встречи с Черчиллем в августе 1942 г., Сталин не смог добиться открытия второго фронта, причем не на Балканах и не на севере Италии, как желал Черчилль. «Истинный замысел такой позиции… — объясняет Громыко, — не представлял тайны: помешать продвижению советских армий на запад, к логову фашистского зверя — Берлину, а войскам западных союзников обеспечить с занятием ими юго-восточной Европы выход к западным рубежам Советского Союза».

В Тегеране Сталин непрестанно давил на Черчилля, чтобы тот назначил время высадки в Европе, но ответа не получил.

«Однажды, едва сдержавшись, — рассказывает Громыко, — Сталин поднялся с кресла и сказал Ворошилову и Молотову:

— У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается…

Черчилль в замешательстве, боясь, что конференция может быть сорвана, заявил:

— Маршал неверно меня понял. Точную дату можно назвать — май сорок четвертого…»^{339}

Другой проблемой стало будущее Германии — теперь победа над ней казалась неминуемой. Ходили слухи, будто англичане и американцы хотят раздробить страну, но ни Черчилль, ни Рузвельт не имели продуманного плана. Единственное, в чем они были уверены, это в необходимости «подрезать крылья» Пруссии, самой агрессивной из германских земель.

Выслушав их, Сталин сделал следующее замечание: «На поле брани пруссаки и солдаты других частей Германии — баварцы, саксонцы и прочие — дерутся с одинаковым остервенением. По-моему, решение германской проблемы надо искать не на путях уничтожения германского государства, ибо невозможно уничтожить Германию, как невозможно уничтожить Россию, а на путях ее демилитаризации и демократизации, с непременной ликвидацией фашизма, вермахта и передачей преступных руководителей “третьего рейха” под суд народов». Сталин предложил всем троим над этим хорошенько подумать и встретиться вновь, чтобы обсудить вопрос. На деле такое обсуждение пройдет не в Ялте, а в Потсдаме, уже после немецкой капитуляции.

По польской проблеме Рузвельт поднял тему польских военных частей, сформированных на советской земле, которые эмигрантское польское правительство, «нарушив ранее достигнутое… соглашение, вывело с территории СССР». «Позиция Рузвельта в польских делах строилась с оглядкой на подготовку в США к предстоявшим в 1944 году очередным президентским выборам. И потому он был заинтересован привлечь на свою сторону голоса семи миллионов американцев польского происхождения… Вместе с тем американский президент проявлял определенную осторожность в отношении попыток Черчилля», — пишет Громыко. По его словам, Черчилль хотел навязать Польше правительство, явно враждебное СССР (которое играло бы на противостоянии между западными державами и Россией, о чем чуть позже сказал Гарриман