Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история - [75]

В июне 1918 г., обеспокоенная ростом террора, советская ЧК (да-да, именно ЧК) предлагала удерживать его зачинщиков. И тогда Ленин написал Зиновьеву, ответственному за деятельность ЧК в Петрограде: «Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает»^{274}.

Вот уж кто поистине предвосхитил позицию Гитлера в отношении массовых убийств!

Правда, в России террор по своей сути, происхождению и инициативе был народным. В Германии же антиеврейский террор исходил в основном от руководителей нацистской партии и имел целью исполнить пожелания фюрера. Общество, хоть инициатива принадлежала и не ему, все же так или иначе участвовало в том, что режим рассматривал как приоритет. Когда все рухнуло, Гитлер захотел, чтобы венгерских евреев ликвидировали, «как в Польше», по замечанию Риббентропа; апокалипсис поражения ускорил и умерщвление остальных.

Рузвельт и другие: перед лицом массового уничтожения

Перед началом войны 1939 г. Франклин Рузвельт был единственным из глав государств, кто, ужаснувшись мерам против немецких евреев, попытался найти международное решение участи преследуемых. Он поручил Майрону Тейлору, бывшему президенту «Юнайтед Стейтс стил корпорейшен», созвать для этой цели конференцию, которая прошла во французском городе Эвиан в марте 1938 г., собрав 39 государств. Ни одно из них не согласилось принять к себе беженцев, кроме Доминиканской Республики, которая ожидала получить от этого какую-нибудь финансовую выгоду. Единственным результатом конференции стало создание международного комитета, который Лига Наций сочла своим конкурентом.

В Германии в первые дни нацистского режима тоже вспыхнули споры насчет способа решения еврейской проблемы, считавшейся там первоочередной, — в особенности между Министерством иностранных дел и Министерством финансов. Министр финансов Шахт заявлял, что получил от фюрера поручение заняться выселением евреев, а Геринг это подтвердил. Шахт и посланник Рузвельта Джордж Рабли заключили своего рода формальное соглашение: 150 тыс. евреев работоспособного возраста, а потом еще 250 тыс., могли уехать за границу за свой счет. Оставшимся 200 тыс. более пожилых людей позволяли сохранить мелкий бизнес, чтобы не зависеть от зарубежных евреев. Гитлер не возражал, и если отправил в отставку Шахта, то совсем по другой причине: из-за его сопротивления программе перевооружения. Согласно Герингу, который принял у Шахта дела, существовала идея, чтобы евреи вкладывали деньги в покупку немецких товаров и перепродавали их в тех странах, куда прибудут с остатками капитала, обустраиваясь таким образом на новом месте. Но из этого ничего не вышло: еврейские организации протестовали против грабежа, а их заинтересованность в проекте угасла, поскольку Палестина не получила бы никаких выгод от переселения — англичане активно противились ему из страха оттолкнуть от себя арабское население. Проект провалился еще и потому, что ни одна другая страна мира не участвовала в переговорах, так ничем и не закончившихся.

Что касается американцев, особенно состоявших в профсоюзах, то опросы общественного мнения показали, что две трети из них враждебно относились к увеличению квоты эмифации, установленной для каждой страны. Сверх квоты были приняты только 10 тыс. еврейских детей.

И тогда Рузвельт отказался от роли заступника^{275}.

С октября 1941 г. в США начала просачиваться информация о массовом истреблении евреев в Галиции. Особенно много таких сведений сообщала еврейская пресса, а газета «Нью-Йорк тайме» лишь вскользь упомянула об этом в маленькой заметке. Когда по инициативе различных церквей в 1942 г. американцы собрались в «Мэдисон сквер-гарден», чтобы протестовать против нацистских преступлений, «Нью-Йорк таймс» вновь заговорила на эту тему, решительно осудив злодеяния Гитлера, но не уточнив, что речь идет именно о евреях.

Эта характерная черта прослеживается на всем протяжении войны. При освобождении лагерей в 1945 г. главнокомандующий американскими войсками, пораженный увиденным, выделил несколько категорий жертв: политические заключенные, уголовные преступники, диссиденты и т. д. И только в заключение своего двухстраничного доклада он написал: «Кажется, с евреями, русскими и поляками обращались более сурово, чем с другими национальностями»^{276}.

Конечно, евреи были «невидимыми жертвами» в Европе, но и в США тоже, да и для самого Рузвельта, с тех пор как США вступили в войну.

Рузвельт, между прочим, знал, что антисемитизм набирает обороты в Соединенных Штатах. К 1940 г. там существовало около сотни антисемитских организаций, а опросы общественного мнения подтверждали возникновение в американском обществе враждебности к евреям — либо фундаменталистского толка, либо связанной с ролью евреев в бизнесе. Часто такая враждебность сопровождала неприятие «Нового курса», коммунизма и лично Рузвельта.