Семь фунтов брамсельного ветра - [31]

— Лоська, извини…

Позвонил дядя Костя. Спросил, надо ли переплетать листы с копиями страниц.

— Ой, дядя Костя, я не знаю… Наверно, и без того хлопот много…

— Не много, если не нужен твердый переплет.

— Да хоть какой!

— Принято. Отбой…

На работе он всегда такой немногословный. Наверно, армейская привычка.

Когда я вернулась из прихожей, Лоська раскладывал монеты в одну линию. Глянул через плечо.

— А почему их только пять? Когда шли, ты сказала, что шесть…

Я вдруг смутилась (вот дура-то!). Покашляла и рассказала Лоське про книгу, про Пашку Капитанова. Ну и про «залог»…

Мне показалось, что он вдруг надулся. Не хватало еще «таких» проблем!

— Лось, ты чего?

— Я? — И эти его марсианские глазища. — Ничего… А чего «чего»?

И я поняла: решать надо сразу.

— Дурень! Я же ему на время дала. А тебе подарю насовсем. Выбирай любую.

Он глянул недоверчиво. На меня, на монеты, опять на меня…

— У тебя же коллекция разрушится.

— Ну и что?.. Да не разрушится она! Как разрушится, если монета будет у друга?

Вот так я впервые сказала ему, что мы друзья. Он слегка сморщился, пошевелил носом-картошкой, улыбнулся. Но сразу опять насупился:

— Тогда ты и Люке подари. А то нечестно будет. Она ведь… тоже…

Вот такая справедливая личность.

— Подарю и Люке. Только она кораблями не интересуется ни капельки.

— Разве в этом дело, — сказал он серьезно. Даже строго.

Понятно было, что не в этом.

— Выбирай.

— Да мне все равно. — Он зажмурился и ткнул пальцем наугад.

— Ого… Это гафельная шхуна «Тиклер». Построена на острове Джерси в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, водоизмещение девяносто три тонны… Небольшая, но красивая, верно?

— Да… А что такое «тиклер»?

— Понимаешь, у англичан такой язык… каждое слово может означать кучу вещей. Я в словаре прочитала: это и «трудная задача», и «щекочущее перышко» и много еще всякого разного… Здесь, наверно, лучше всего «Перышко». Летит под ветром, щекочет волны…

Лоська кивнул, но потом сказал взрослым тоном:

— Что общего между трудной задачей и щекочущим перышком?

— Потому что трудная задача это щекотливый вопрос.

— Логично, — отозвался он совсем уже как профессор. Но вовсе не по-профессорски изогнул руку и помусоленным пальцем начал тереть локоть, перемазанный не то сажей, не то черной землей.

— А еще, — сообщила я, — «тиклер» означает «прут для воспитательных целей». Для мальчишек, которые не умываются.

Тут же мне вспомнилась Гертруда и стало стыдно за дурацкую шутку (хотя насчет перевода я не соврала). Но Лоська не обиделся. Вздохнул сокрушенно:

— Честное слово, я умываюсь. Но мама говорит, что во мне повышенное содержание электричества. Как в кошке. Оно притягивает всякий мусор и пыль.

— Тогда надо подарить тебе флакон антистатика. Будешь натираться. Это жидкость такая для мебели, что бы пыль не садилась на гладкое дерево.

— Ладно! Подари! — дурашливо согласился он. — Как бы ко дню рождения!

— А когда у тебя?

— Был уже. Пятнадцатого августа. Целых десять лет стукнуло… — Он сменил тон. — Ты не обижайся, что я в гости не позвал. Мы с мамой решили ничего не отмечать, пока папа не вернется…

— При чем тут гости! — Я чувствовала себя свиньей. — Сказать-то мог! Я бы подарила что-нибудь. А то ты мне вон какой подарок, а я…

— А ты монету с «Перышком»…

— Ну, Лоська… это даже и не подарок.

У меня вертелись слова, что это как бы талисман дружбы, но я постеснялась. Да он и без слов понял.

— Ладно. Тогда подари мне иголку и нитку. Или дай на время. Я пойду в ванную и зашью штаны. Разодрал в колючках…

— Чадо ты непутевое, — (это мамины слова), — где разодрал. Ну-ка…

Сзади и правда была дырища. Среди складок не очень заметно, а если растянешь — ого…

— Снимай, я сама зашью.

— Нет. Не сниму… У меня на плавках сбоку дырка.

— Балда! Больно мне надо разглядывать твои дырки… Ты вот что, давай штаны, а сам иди в ванную, как собирался, и оттирай суставы. А можешь и всего себя. Мочалка и мыло на полке, полотенце возьмешь зеленое, с крючка… Имей в виду, с таким черным я с тобой больше никуда не пойду.

— Только ты не приходи меня опять мочалить…

— Всю жизнь мечтала! Запрись на все засовы.

В складках Лоськиных штанов были целые пригоршни всяких сорняковых семян, растительный пух, лепестки и репьи. Не штаны, а гербарий. А дыра — кулак пролезет. Я зашила ее накрепко, через край. Встряхнула. «Ну, прямо пиратский брамсель после ремонта…»

Лоська тем временем выбрался из ванны. Встал на пороге — тощий, с торчащими волосами, с бледной, почти белой кожей, только ноги по колено, да руки по локоть в загаре, будто в коричневой морилке. А на впалом животе маленький изогнутый шрам — наверно, когда-то вырезали аппендицит. Ладошкой Лоська прикрывал на плавках злополучную дырку.

— Жень… я там майку на крючок повесил, а она в воду… Теперь надо ждать, когда высохнет.

Это была все та же футболка, в которой он явился ко мне позавчера. Но, конечно, уже не такая белая.

— Я сейчас постираю и поглажу. И штаны заодно…

Он сморщил нос-картошку, а сосульки волос будто ощетинились еще больше.

— Не…

— Почему «не»? Это же быстро.

— Потому что… чего ты со мной, как с приютским ребенком…

Мне… будто холодный кисель на голову. Липкий, противный, скользкими языками за шиворот. От неожиданности я брякнула самое глупое: