Семь фунтов брамсельного ветра - [30]

Кабинет был на седьмом этаже, я доехала на быстром, прямо космическом лифте. Дядя Костя оказался один, говорил с кем-то по селектору. Показал на кресло. Я погрузилась в него, в мягкое и необъятное. Дядя Костя кончил разговор, выключил аппарат.

— Привет, Евгения. Излагай.

Я изложила. И показала книгу. Он повертел ее.

— Нет проблем. Через пару дней сделаю, позвоню. Или занесу. А теперь… рад бы поболтать, да все равно не дадут. Извини.

— Дядя Костя, я исчезаю! Спасибо!.. Ой, и за подарок спасибо! Такие чудесные корабли!

— Я рад…

Недалеко от дома я встретила Лоську.

— Я заходил, а к вас заперто…

— У всех дела, Лосенок! — бодро сообщила я, потому что была в хорошем настроении.

— Женя, пойдем погуляем?

— Ну… пойдем.

Конечно, его бродячей душе хотелось в глухие переулки и на пустырь. И мы пошли. Навестили Умку. Вымахавшие за лето сорняки превратились в настоящие джунгли. Я всегда удивлялась: какое разнообразие растений в городских закоулках. Интересно, кто-нибудь пытался их всерьез изучать? Или всем кажется: мусорная трава!

Трава эта стояла — мне по плечи, а Лоське по макушку. А местами и выше. Всюду торчали серо-лиловые ежики репейника. Солнышками горели цветы осота. Перепутывались друг с другом сиреневые, бело-пушистые, желтые, пепельно-зеленые шарики-головки. Курчавились седые верхушки давно отцветшего иван-чая. И еще цвели над мелкозубчатыми листьями какие-то похожие на маленькие орхидеи цветы разных оттенков — от бледно-розовых до темно-вишневых… Мне всегда было досадно, что у большинства этих трав я не знаю названий.

Крупные ромашки под конец лета словно спохватились, что раньше цвели не в полную силу, и теперь буйной пеной захлестывали лужайки. Пахло бурьяном, пасленом и полынью (наверно, как в диких степях). На развалинах двухэтажного кирпичного особнячка росли тонкие клены и березка. Если бы меня кто-то спрашивал, я бы обязательно предложила: надо в каждом городе сделать заповедники пустырей и окраинных переулков. Чтобы здесь можно было бродить, отдыхая от нынешней суматошной жизни. На пустырях с тобой шепчутся прошлое и тишина…

Но никаких заповедников, конечно, не будет. Скоро городские власти продадут этот участок какой-нибудь фирме и та отгрохает здесь еще один бетонно-стеклянный офис.

Лоська тянул меня куда-то напрямик, не боясь ни крапивы, ни когтистого чертополоха. Мне-то в джинсах ладно, а он? Видать, кожа на нем задубела за летние месяцы.

— Лось, ты куда меня тащишь?

— Сейчас… уже недалеко.

Мы выбрались на окруженную репейной чащей лужайку. Посреди нее блестела болотистая лужица Вокруг стояла осока, а посреди лужицы торчала мохнатая кочка. Лоська поднял из травы длинный, как удилище прут. Шепнул, как заговорщик:

— Женя, смотри… — Он дотянулся до кочки, шевельнул на ней травяные плети. Из них… вот это да! Из них размашисто скакнули в воду две серо-зеленые лягушки. Плюхнулись и вплавь рванули к берегу. Скрылись в осоке.

Лоська заливисто смеялся.

— Интересно, да? Как в пруду у Тортиллы…

Я ладонью прошлась по его волосам-сосулькам. И подумала, что Лоська при его любви ко всякой живности, мажет быть, станет зоологом… Вдруг таким же знаменитым, как Даррелл?

Вспомнив о Даррелле, вспомнила, конечно и про «бэйливик Джерси», где он создал свои зоопарк. Ну и, значит, про монетки — мысли вернулись к кораблям и книге.

— Лоська! Ты мне показал интересное. Теперь пойдем ко мне, я тебе тоже что-то покажу…

Он ведь еще не видел мою коллекцию!

3

Лоська монетами заинтересовался всерьез. Долго вертел, чуть не обнюхивал. Разглядывал сквозь стеклянный глобус. Опять сказал:

— Хорошо, что океанов больше, чем суши, верно?

Покачал одну монетку на ладони, будто пробовал на вес.

— Увесистая. Будто и правда целый фунт… Женя, а почему у английских денег такое название?

— Потому что «фунт стерлингов». Это связано с какой-то мерой серебра.

— Но эти-то не серебряные?

— Нет. Если я правильно перевела, то они из никеля, а снаружи латунное покрытие… Но были в точности такие же из серебра, три тысячи штук. Специально для коллекционеров. А двести штук даже из золота…

— И тоже один фунт стерлингов?!

— Да это же просто так, для видимости! А продавали-то, наверно, за сумасшедшую цену…

Лоська хихикнул:

— Жень, а вдруг эти тоже золотые? Смотри, как блестят.

Я сказала поучительно:

— Не все золото, что блестит.

Он хихикнул опять:

— А давай распилим одну? Как Шура Балаганов гирю пилил…

— Лоська, до чего же ты начитанная личность! — восхитилась я. — Если бы еще не был такой обормот…

Он вдруг насупился:

— А я и не читал про это. Папа рассказывал. У него «Золотой теленок» любимая книжка была…

Он впервые сказал не «отец», а папа. И вдруг показался мне беззащитным, как дошкольник.

— Лоська, писем больше не было?

— Не было… — Он двигал монетки по столу, как шашки по игральной доске. И вдруг сказал тихонько совсем не детские слова: — Все деньги взять бы да сжечь. И оставить только вот такие, для коллекций… Эти гады, что на мерседесе, сунули кому надо несколько тысяч баксов, и сделался невиноватый виноватым. Из-за бумажек…

Я не знала, что сказать. Стало так… будто за окнами снег пошел. К счастью, затрещал телефон.