Семь дней в Гималаях - [48]

Те же авторитеты считают, что людям с повышенной нервной организацией, предрасположенным к развитию психических сил, нельзя делать уколы. Особенно такие, какие вводят в организм большое количество белковых веществ. Для некоторых людей это может оказаться смертельным. И естественно: если рекомендуется заботиться о духовных силах в своем пациенте, то тем более должно развивать эти силы в себе самому врачевателю.

— Все непросто в этой медицине. Много говорят о нетрадиционных методах лечения, о биополях. Воздействуя на биополя при помощи рук, некоторые пытаются лечить больного. Но представляете себе, какими же чистыми должны быть эти руки! Если этого нет — тогда беда. Даже излечив болезнь (что не всегда бывает), такой горе-врачеватель может посеять семена других, болезней, гораздо худших. Сам он, естественно, и подозревать об этом не будет.

На Востоке говорят: предела развитию человека и его знаний нет. И поэтому тот, кто, по мнению земных умов, мудрец, по мнению мудрецов Вселенной, только начинающий учиться.

Одна из традиционных ошибок науки (во всяком случае, до недавних пор) состояла в том, что она рассматривала Вселенную, как хирург разглядывает распростертое перед ним тело, самонадеянно рассчитывая единственно при помощи своего ножа вскрыть все тайны мироздания.

На Востоке утверждают: кто смог осознать в себе импульс бесконечного, неподвластного измерению, разложению и времени, лишь тот пробивается к истинному знанию. При изменении временных форм надо помнить, что материя видимых вещей не составляет основного фона жизни. И чем яснее, точнее, шире человек постигает, в какой мере и степени он связан со всей единой материей Вселенной (видимой и невидимой), тем дальше он может проникнуть в законы этой вечной материи, главным образом своей интуицией, ибо логические операции здесь отступают на задний план.

Мы поднимаемся на второй этаж. Здесь комнаты для гостей института: они, как уже говорилось, стекались отовсюду (больше всего из Индии). Естественно, был в институте и небольшой штат постоянных сотрудников. Помещения физической и биохимической лаборатории мы уже осматривали. Там даже кое-что осталось от старого оборудования.

Комнаты наверху поразили нас удобной планировкой — она такая же, как в доме Рериха, — уютом. На стенах развешаны литографии: иллюстрации к «Давиду Копперфильду». В холле — пианино красного дерева (инструмент, сработанный еще в прошлом столетии). Все выглядит так, как будто отсюда выехали только вчера и вот-вот — если не сегодня, то завтра уж обязательно — сюда опять нагрянут люди. Во всяком случае, к их приезду здесь готовы.

Как раз в канун нашей встречи Святослав Николаевич беседовал с Индирой Ганди о будущем «Урусвати». Было получено принципиальное согласие на возобновление международной деятельности института. Впоследствии — в 1974 и 1978 годах — Святослав Рерих вел переговоры с нашей Академией наук, затем — с болгарской. Первая группа болгарских ученых уже побывала в Гималаях. Словом, может быть, медленней, чем хотелось бы, дело идет к тому, чтобы рериховский институт согласно воле его основателя снова стал центром, соединяющим Восток и Запад: Индию и Советский Союз — прежде всего.

Возвращались мы несколько иным путем, чем пришли. Святослав Николаевич сделал небольшой крюк, чтобы показать нам строящееся двухэтажное здание. Оно возводится на его средства.

— Здесь будет музей, — сообщил Святослав Николаевич. — Он явится своего рода островком русской культуры посреди Гималаев, ибо в нем разместятся картины моего отца и мои. Обязательно будут также представлены произведения народного искусства долины Кулу.

— Вы заметили или нет, — обратился он к нам, — как часто местные одежды, узоры, вышивки воскрешают наш славянский орнамент. Думается, что такое сходство не может быть случайностью.

Этот день ознаменовался еще нашей стычкой с Ниной Степановной. Я сказал ей — мы сидели вдвоем на веранде, отдыхая от прогулки, — что нам, пожалуй, пора уже и возвращаться. Нагостились мы достаточно. Как говорится, надо и честь знать. Я сообщил, что решил вызвать нашего шофера, чтобы приготовиться к отъезду назавтра.

— Как назавтра?

Нина Степановна, витавшая в тот момент где-то в облаках, вздрогнула, как от удара, настолько ей претила мысль об отъезде. Возвышая голос до крика, она стала настаивать на отсрочке, да еще по возможности длительной. Я пытался ее образумить.

— Не можем же мы оставаться здесь вечно.

Но все было напрасно: казалось, моя спутница утеряла чувство реального времени. Кончилось тем, что она поглядела на меня с ненавистью и вышла, чуть не заплакав.

Но Девика, узнав о нашей ссоре, мигом нас примирила. Мне она заявила внушительно:

— Вы могли еще без разрешения сюда приехать, но уехать отсюда вы можете только с разрешения.

В общем, день отъезда, к удовольствию Нины Степановны (да и к моему тоже), перенесли со второго на третье июня. Рерихи должны были возвратиться пятого или шестого, и мы условились с ними о новой встрече, теперь уже в Дели.

Вечером мы сидели в гостиной, предназначенной хозяевами дома для сокровенных бесед. Я прочитал главу из своей поэмы о Рерихе, где рефреном звучит строка: «Темные тайно и явно сражаются».