Семь бойцов - [31]

— У нас нет приказа двигаться дальше, — угрюмо сказал мне Мурат.

Я нащупал пистолет, поправил ремень и молча, рукой, показал ему направление. Мы с Муратом были друзьями. Я знал, что на него всегда можно положиться. Он командовал отделением и изредка заменял меня во взводе.

— У тебя много патронов? — спросил я.

— Патроны есть еще в разрушенной школе. Мы не могли захватить с собой все. Я приказал бойцам взять, сколько унесут.

— Немецкие?

— Итальянские.

— Тогда для моей винтовки не подойдут.

— Для моей годятся.

Мы подползли к школе. Мурат набрал патронов. Дальше пробирались от дома к дому. Жителей не было видно. Мурат направился к одному из домов. Видимо, что-то заметил.

— Выходи! — крикнул он в дверях.

Вышел бледный человек с усами, в штатской одежде. В этот момент во дворе я заметил другого человека в длинном пиджаке. Седая голова была не покрыта. Скуластое лицо, запавшие глаза. В руке он держал пачку сигарет, какие получали усташи. Вытащив одну, протянул ее мне.

— Это мой сын, — сказал он.

— Торгуете с немцами?

— Живем кое-как.

— Ух! — сплюнул Мурат.

— Здесь у нас только женщины, — произнес пожилой человек. — Мы — мусульмане.

— Я должен проверить, — сказал я и направился в дом.

В первой комнате вдоль стен лежали подушки, накрытые коврами. Две женщины повернулись к нам спиной.

Мои пропыленные башмаки оставляли на ковре белый след.

— Сколько у вас комнат?

Женщины молчали.

— Повернитесь.

Они повиновались. Одна, совсем юная красавица, подняла черные, как уголь, глаза. Лицо другой закрывал платок.

— Откройся! — я подошел ближе.

Женщина стыдливо открыла лицо и взглянула мне прямо в глаза. «Должно быть, эта — жена молодого, — подумал я, — а первая — его сестра. Ей не больше шестнадцати лет».

— Покажите комнаты. Идите впереди…

В доме было четыре комнаты. Все устланы коврами. Османлийская мебель подобрана в одном стиле. В двух комнатах стояли закрытые снизу досками столы. Они всегда вызывали у меня недоумение: как за ними можно сидеть.

— Все в порядке, — сказал я.

— Да защитит вас Аллах!..

Бандиты не появились ни в этот, ни в последующие два дня. Мы пробирались дальше по пустынному краю. Лишь один раз нам стреляли в спину. На пути мы встретили еще одно село и разжились продовольствием, но его хватило ненадолго. Нас опять томил голод, а сел больше не попадалось.

На одном из привалов ночью я заметил в кустах зайца. Сказал об этом Минеру.

Где ты его видел? — удивился он.

— Здесь за кустом. Длинноухого. Могу поклясться. А ты знаешь, это — хороший признак.

Минер недоверчиво покачал головой. Но когда рассвело, мы действительно увидели пляшущего в дальних кустах зайца. Подползли ближе. Обе винтовки грянули разом. Зайца разделили на семь равных долей. Затем мы застрелили тощую ласку. Это было все, что удалось нам раздобыть на обед за два следующих дня.

Вглядываясь в складки гор и скалистые утесы, я прислушивался в надежде уловить мычанье стада. Мне хотелось понять, где же беженцы. На нашем пути их не было, а это грозило нам гибелью. Мы были настолько измучены, что, атакуй нас четники, неизвестно, чем бы все это кончилось.

Дни становились теплее. Горные луга покрылись густым зеленым ковром. С вершин потекли ручьи, и теперь у нас в изобилии имелась вода.

Лицо Аделы вытянулось. Ее темные глаза стали еще больше. Она по-прежнему казалась неприступной и избегала меня. Правда, иногда, погруженный в раздумья, я ловил на себе ее тревожный взгляд. Словно бы она дразнила меня!

XXIV

По крупинкам собирал я правду о бое на Сутьеске, о главном дне нашей дивизии. Рассказы очевидцев расширили эту картину, и она засверкала подобно фреске под рукой опытного реставратора. Каждый из нас рассказывал по-своему, запомнил те или иные детали, эпизоды, а в целом получалось внушительное зрелище. В этом бою полегло около пяти тысяч наших, в том числе двадцать четыре бойца из моего взвода. И каждый из погибших — это свой, особенный мир. У каждого — свое прошлое…

Мысленно тысячу раз мы возвращаемся к Сутьеске, подобно погорельцу, приходящему на пепелище. Вот и сейчас Минер опять рассказывает об этом.

— День клонился к вечеру, — говорил он. — По узкой тропе, проложенной солдатами, я шел в штаб. Линия фронта проходила совсем близко. Справа высились каменные громады. Чуть дальше склон обрывался, и вплоть до самой реки негде было зацепиться. «Тяжеленько нам придется», — думал я. На той стороне засели немецкие части. За их спиной в голубом тумане тянулись холмы.

Штаб располагался в небольшой котловине, в скалах, поросших можжевельником. У небольшого костра на корточках сидел невысокий черноволосый человек с командирскими знаками различия. Он пристально взглянул на меня и спросил:

— Как наверху?

— Пока мы на том же месте, — ответил я.

На западе громыхали орудия. Я извлек из кармана бумажку с донесением. Командующий прочитал ее, передал комиссару и стал писать приказ. Окончив, он подозвал меня рукой:

— Твой комиссар вышел из госпиталя. Пойдете вместе.

— Можно идти? — спросил я.

— Иди, — ответил командующий.

Шагов через двадцать на лесной дороге я встретил комиссара роты.

— Был в штабе батальона? — уже издали махнул он рукой.