Семь ангелов - [43]
Марсель, лето Господне 1348, месяца января 21-й день
На пятый день пути, хвала Господу, достигли мы Марселя. Я сошел на берег первым, чтобы известить городской совет о прибытии его королевы.
Как только ступил на твердь земную, показалось, что продолжает она подпрыгивать под ногами, словно палуба. На самом деле подпрыгивал я, ибо привык так сохранять равновесие на шатком нашем суденышке. Истинно, не создан человек для плавания по водам, но от гордыни своей плавает, за что и терпит заслуженную муку.
В совете новость восприняли с ликованием и тотчас велели звонить в колокола по всему городу. Пухлощекие патриции, отродясь не видевшие ни королевы, ни даже какого-нибудь принца, тотчас вывалили на улицу и побежали в гавань встречать Иоанну. Насилу успел уговорить их прислать за госпожой белую лошадь да балдахин, чтобы могла она с достоинством проследовать в здание совета. Балдахина в Марселе не нашлось, патриции даже не поняли, о чем я их спрашиваю. Хорошо хоть отыскали белую клячу у одного рыцаря, худую и неказистую. Велел накрыть ее красным бархатом, чтобы ребра не торчали.
Наконец, все прибыли в гавань.
Королева вышла на палубу своей галеи увенчанная короной и облаченная в золотую парчу. Золотые волосы, ниспадавшие на плечи, блистали в лучах солнца так, будто над головой ее был нимб. Едва увидев Иоанну, патриции и весь народ пали ниц. И долго не поднимались, пока она ласково не попросила их об этом. Иоанна, отвыкшая от людской любви, теперь ликовала. Грудь ее быстро вздымалась – мне на погибель, – щеки разрумянились, а глаза блестели.
Сначала на берег спустилась стража, которую я взял из Неаполя. Бряцая оружием, растолкали они народ и патрициев, чтобы Иоанна могла подойти к своей лошади. Золотая королева отражалась в начищенных до блеска доспехах и так соперничала с самим солнцем. Сила и богатство, сталь и золото – чему еще служат простецы в этом мире?
Любовник Иоанны, Энрико, должен был вспомнить, что является ее рабом. Подобно псу, встал он на четыре конечности подле лошади. Королева же, усаживаясь в седло, воспользовалась его спиной как ступенькой. Томазо Генуэзец был увенчан пышной шляпой и играл роль важного вельможи. Ведь в Марселе никто не видел важных вельмож. По крайней мере в шляпах, подобных тюрбану самого великого хана. Томазо держал лошадь Иоанны за повод и вел ее с такой надменностью, что его можно было принять за канцлера или даже принца. Мы с Энрико шли сзади: я, перебирая четки, мальчишка – скаля зубы, ибо радовался своему мнимому величию. Замыкал процессию Мордехай, захвативший для важности увесистый фолиант, чтобы все считали его астрологом. Ведь власть, как принято думать, есть не только сила, но и тайное знание.
С трудом удалось Иоанне протиснуться по улицам, поскольку народ запрудил всю мостовую, свисал из окон и с крыш. Женщины бросали ей цветы, а мужчины, разинув рты, пожирали похотливыми глазами.
В совете Иоанну посадили на лучший стул, установленный, будто трон, во главе зала. Стул этот скрипел немилосердно, поэтому госпоже пришлось сидеть очень прямо и почти неподвижно. Выслушав присягу Марселя, королева подтвердила все привилегии, данные ее предками городу, и вкратце изложила причину своего прибытия. С ее слов выходило, что Венгерский король пришел в Неаполь не затем, чтобы отомстить за убийство брата своего Андрея, но по причине врожденного бешенства. А потому долг Марселя во всем помочь своей несчастной королеве. Хоть и была замужем, назвала себя бедной вдовой, которую некому защитить, кроме верных марсельцев. Клянусь, что глаза Иоанны были полны слез, а голос дрожал так, что даже я на мгновение поверил в ее искренность. Патриции в едином порыве стали кричать, что прямо сейчас, бросив жен и детей, отправятся в Неаполь. И, несомненно, одержат верх над жалким варваром. Госпожа Иоанна шмыгнула носом, покрасневшими глазами обвела грузные фигуры своих новоявленных защитников и слабым голосом принялась отговаривать их от столь геройского поступка, достойного римлян. В этих речах провела она много времени, расписывая свирепость и коварство венгров. Патриции, кажется, стали сожалеть о своем предложении. И тут госпожа как будто замялась, а потом осенила себя крестным знамением и, призвав в свидетели Господа, объявила:
– Я жена вам всем и не могу отдать на заклание супостату лучших своих мужей, – у собравшихся эти слова вызвали явный вздох облегчения. Патриции замерли и обратились в слух, а Иоанна продолжала:
– Не дам в обиду наиславнейших мужей своего королевства. Никому. Лучше умру среди вас в нищете и унижении, но не пошлю на погибель! – И опять зал словно выдохнул.
– Поклянитесь, что не откажете мне хотя бы в стакане воды, когда придет мой час предстать перед Создателем, – королева прикрыла глаза и плотно сжала губы, словно была готова принять самый жестокий ответ с подобающим достоинством.
