Селижаровский тракт - [35]

— Ну, как вы там, москвич? — слышится в трубке сочувственный голос батальонного.

— Доложить обо всем, что произошло? — спрашивает Коншин.

— Нет, нет. Я все знаю от помкомбата… Как вы думаете, немцы еще под танком?

— Наверное…

— Если мы сейчас пошлем отделение разведчиков, удастся ли им взять немцев?

— Думаю, удастся… Надо две группы. Одной зайти с тыла…

— Да, конечно. — Комиссар некоторое время молчит, видно обдумывая что-то. — Коншин, вы… не смогли бы возглавить группу? Сразу не отвечайте, подумайте…

— Товарищ комиссар… — устало начинает Коншин.

— Понимаю, очень устали, — сразу же прерывает комиссар. — Тогда встретьте разведчиков и покажите пути подхода.

— Есть встретить.

— Группа подойдет к землянке помкомбата в двадцать три ноль-ноль. У вас есть часы?

— Да. Встречу у землянки.

— Так вот, Коншин, вы боялись струсить, а мы думаем представить вас к награде…

— Я и трусил, товарищ комиссар… Еще как, — говорит Коншин правду.

— Но превозмогли, Коншин, превозмогли… Это главное… Дайте мне политрука.

Коншин передает трубку и закрывает глаза. Сквозь усталь проходится приятное — "думаем представить вас к награде". Значит, выдюжил он все-таки свой первый бой… Но скоро это приятное улетучивается. Очень хочется спать, и очень не хочется идти встречать разведку в двадцать три ноль-ноль. Взглянув на часы, видит: у него еще сорок минут.

Просыпается Коншин за десять минут до срока и будит Рябикова. Тот, ничего не спрашивая, протирает глаза и встает. Политрук тоже просыпается, подкидывает в костерик ветки.

— Идете?

— Идем, — отвечает Коншин.

— Пожалуй, я пойду тоже. — Политрук свертывает цигарку, прижигает от костра. — Знаете, это очень важно, если разведчики захватят хоть одного немца. Тогда… тогда… — Он не договаривает, но Коншин понимает.

Выползают из воронки… Голубовато поблескивает снег от ракет, в небе красные нити трассирующих… Красива ли ночная передовая? Наверное, если добавить — жутковато красива…

К землянке помкомбата подходят одновременно, отделение разведчиков в белых маскхалатах и они. Молча приветствуют друг друга. Лейтенанта — командира взвода разведки — Коншин почти не знает. Помнит только, как звонил тот на станции Воробьевы горы по телефону-автомату и говорил с кем-то непринужденно, даже весело, не как остальные — запинаясь, сдавленными голосами.

Сейчас он возбужден первым заданием. Глаза поблескивают, движения энергичны.

— Кто был у танка? — спрашивает резко.

— Я и мой связной, — отвечает Коншин, показывая на Рябикова.

— Точно там немцы?

— Днем были точно.

— Пошли, покажите.

Из землянки выходит помкомбата, и все направляются к опушке.

— Товарищ командир, — шепчет Рябиков, трогая Коншина за рукав, — можно мне с ними попроситься?

— Ты что? Мало досталось? — удивляется Коншин.

— Больно охота прихватить гадов. Сколько мы из-за них натерпелись, пока от танка ползли. Разрешите? А?

— Лейтенант, мой связной хочет с вами, — говорит Коншин.

Тот кидает мимолетный взгляд на Рябикова и сразу соглашается.

— Очень хорошо, будет полезен… Петров, снимите маскхалат и передайте этому бойцу.

Разведчик Петров вроде бы хочет возразить, но взгляд лейтенанта колок и холоден.

— Есть передать халат.

Дисциплинка у них будь здоров, думает Коншин, и ему вдруг начинает казаться — у этих ребят получится.

Подбитый танк — хотя до него почти полкилометра — виден хорошо в свете ракет. Лейтенант внимательно вглядывается в поле и вскоре решает:

— Товарищ помкомбата, пойду по лощине. Первая группа заползет по ней за танк, вторая — из лощины зайдет сбоку. Одобряете?

— Хорошо, действуйте. — Решительный и уверенный тон лейтенанта ободряет помкомбата и внушает надежду на успех поиска.

Лейтенант снимает с плеча автомат. Видать, решил идти вместе с разведчиками, думает помкомбата и трогает его за плечо:

— Может, вам самому не стоит?

— Стоит. Первая разведка. Обязан возглавить сам, — отрывисто рубит лейтенант и, тихо подав команду "вперед", первым спускается в лощину.

Коншин подходит к уже одетому в маскхалат Рябикову:

— Осторожней, Серега…

— Ничего, командир… Рассчитаюсь с фрицем за сегодняшнее.

Коншину как-то не по себе — вроде бы отнекнулся он от предложения комиссара возглавить группу, но, с другой стороны, кажется ему, что командир разведчиков лучше справится с этим делом: не деморализован безудачным боем, не устал так, как Коншин, который сейчас еле-еле на ногах держится, так и тянет броситься наземь. И когда разведчики скрываются в лощине, присаживается Коншин на что-то и проваливается сразу…

— Коншин, они прошли без потерь, — слышит он сквозь сон напряженный шепот политрука.

Разведчиков не видно, но тишина на передовой говорит о том, что и немцы не видят их… Ракеты, правда, все так же методично взлетают с разных концов поля — погаснет одна, вспыхивает другая. Берегутся фрицы. Значит, боятся их, несмотря на неудавшееся наступление. Дрема с Коншина сошла, и он, как и другие, напряженно вглядывается в поле, на котором пока ничего не видно, разведчики отошли далеко, да и вблизи сливались они в масхалатах со снегом.

Долго тянется время, а с поля — ни звука… Мусолит цигарку политрук, нервно затягивается помкомбата, пряча огоньки самокруток в рукава шинелей, будто школьники на перемене, думает Коншин. И таким далеким кажется ему недавнее прошлое, словно не годы прошли, а целая вечность или вообще ничего не было — ни Москвы, ни школы, ни института…