Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет - [111]

Однако самое поразительное в этих исследованиях – то, что люди могут проходить этот тест неоднократно на самых разных этапах жизни, но их личности все равно остаются почти неизменными. Можно сказать, что они остаются такими, какие они есть, всегда. «Как бы соблазнительно это ни звучало, в том, чтобы желать для себя большей экстраверсии, не больше смысла, чем, скажем, в желании родиться в 1777 году», – пишет Неттл.

Я договорился о встрече с ним. Мы беседовали за обедом в шумном студенческом кафе в центре Ньюкасла. Он был бледен и худ, с морщинистым лицом и впалыми щеками, но глаза его горели. По пути к кафе я выразил свое удивление по поводу того, что эти идеи не очень хорошо известны. Он ответил что-то в том духе, что психология личности не слишком «престижна». Когда он заказывал салат с креветками, я спросил, что именно он имеет в виду. «Разве собранных данных недостаточно?»

«Данных море, но они никуда не годятся, – ответил он. – Все они взяты из опросников. Поэтому люди думают: „Ой, да ладно, у вас тут просто несколько вопросов, в которых чуть по-разному спрашивается об одном и том же, а вы делаете вывод о некой корреляции“. Но мне кажется, что сейчас ситуация меняется. Люди начинают думать иначе, например: „Какими отличиями внутри мозга обусловлены эти разные ответы?“ или иногда: „Что дают генетические отличия?“»

Гипотеза, в сущности, сводится к тому, что мы рождаемся не только с разными волосами, бедрами или голосами, но и с разными мозгами: наследуемые нами гены сильно влияют на то, как они функционируют. Они также регулируют химию мозга (например, серотониновая система к моменту рождения уже практически полностью сформирована), которая определяет не только то, как мы воспринимаем мир, но и то, как мы на него реагируем. Если теория верна, то эти вариации в устройстве наших мозгов можно разбить на пять личностных черт. «Взять, к примеру, экстраверсию, – объяснял Неттл. – Издана куча литературы о действующих в мозге механизмах поощрения, удовольствия и приобретения. Эти механизмы очень хорошо соотносятся с экстраверсией». Аналогично существует длинный список литературы о том, как серотонин и область мозга под названием амигдала (или миндалевидное тело) влияют на тревожность: «Это связано с невротизмом». Причины же вариаций в сочетаниях черт, скажем, открытости опыту и доброжелательности, остаются по большей части загадкой. Зато хорошо известно, что травмы мозга в тех или иных местах могут вызывать определенные изменения личности. Все что угодно, от деменции и опухолей до физических травм, способно превращать людей в убийц, воров или педофилов. «Многие из таких людей изначально были примерными гражданами, а преступления начали совершать спонтанно, – говорит Дэниел. – Это хороший пример изменения добросовестности, потому что если эта теория пяти черт верна, то должны существовать такие мутации или травмы, которые влияют только на одну из черт, но не на остальные четыре».

Впрочем, как мы видели, наша нервная система еще отнюдь не сформирована до конца, когда нас вытягивают из материнского чрева; основа нашей личности закладывается на ранних этапах жизни, пока мы, в сущности, беспомощны. Мы есть смесь природы и воспитания, ведь на нас влияют и биология, и культура, и опыт. Эта небиологическая составляющая может заставить вас думать, будто бы мы все-таки свободны. Но даже если оставить в стороне биологию, тип нашей личности определяется, главным образом, переживаниями детского возраста, которые нам неподконтрольны и почти необратимы. К тому времени, когда мы становимся достаточно взрослыми, чтобы осознать свойства своей личности и задаться вопросом о том, можно ли ее как-то изменить, основная часть этих процессов уже завершена.

Все это не добавляет оптимизма в плане наших возможностей повлиять на то, кем мы хотим стать. Я подумал о Джоне Придморе, который, даже находясь в самом апогее своего католицизма, был вполне узнаваемым Джоном Придмором, когда лупил человека, плюнувшего на его машину. Я подумал о Васконселлосе и его постоянной борьбе с гневом и депрессией, не отступавшими, несмотря на его заявления, что он якобы выпил волшебное зелье самоуверенности. Подумал я и о своем визите в Эсален. То, что я был столь тепло и охотно принят группой, временами, казалось, трансформировало меня, но правда вырвалась из моих уст, когда я машинально сердито огрызнулся на хиппи, назвав их «чертовыми идиотами». А затем последовала обескураживающая речь на конференции о «Духовной тирании»: «Даже у лучшего психолога глиняное сердце. Фриц был грязным старикашкой. Фрейд не мог бросить курить сигары. А Уилл Шутц не прыгает от радости». И разве можно забыть слова бывшей любовницы Майкла Мерфи, сооснователя института Эсален: «Он получил консультаций на миллион долларов от лучших психологов страны. И ни одна из них не помогла». Это похоже на константу или на архетип: гуру, утверждающий, будто он нашел самый главный ответ, но очевидно неспособный сам стать другим человеком.

Это, конечно, не означает, что мы совсем не меняемся или не можем измениться. Люди растут и взрослеют, учатся разным вещам, становятся более мудрыми и осведомленными о том или ином; травматические события могут причинить им вред, а их показатели невротизма снижаются, когда они преодолевают кризисную ситуацию. Считается, что психотерапевтическое вмешательство способно повлиять на черты личности (но не трансформировать их)