Селестина - [50]

М е л и б е я. Ты столько раз произносишь имя этого кабальеро, что я уже не в силах сдержать обещание и слу­шать твои речи. За что ему платить? Чем я ему обязана? Почему я в долгу перед ним? Что он для меня сделал? Почему он нужен для моего лечения? Уж лучше бы ты разрезала мне тело и вырвала сердце, чем говорить здесь такие слова.

С е л е с т и н а. Любовь пронзила твое сердце, не пор­вав одежды, и я исцелю его, не поранив тела.

М е л и б е я. Как, говоришь ты, зовется боль, овладев­шая моим телом?

С е л е с т и н а. Нежная любовь.

М е л и б е я. Да, видимо, так и есть; какие радостные слова!

С е л е с т и н а. Любовь — скрытое пламя, приятная рана, вкусная отрава, сладкая горечь, упоительное страда­ние, радостная мука, нежная и жестокая боль, отрадная смерть.

М е л и б е я. О, горе мне! Если верны твои речи, вряд ли я излечусь. Ведь все эти понятия так противоречивы — одно поможет, другое повредит.

С е л е с т и н а. Да не утратит твоя благородная юность, сеньора, надежды на исцеление. Когда всемогущий бог посылает болезнь, он тут же дарит и лекарство. Поверь, мне ведомо, что в сем мире расцвел некий цветок, и он спасет тебя.

М е л и б е я. Как он зовется?

С е л е с т и н а. Не смею сказать.

М е л и б е я. Говори, не бойся!

С е л е с т и н а. Калисто! О, ради бога, сеньора Мелибея, что с тобой? Откуда эта слабость? Что за обморок? О, я несчастная! Подними голову! Горе мне, злополучной! Тут-то и пришел мне конец! Если она умрет — меня убьют; а если выживет — меня схватят; ведь она не удер­жится, разболтает и о своей болезни и о моем лечении. Сеньора Мелибея, ангел мой, что ты чувствуешь? Где твои приветливые речи? Где твой веселый румянец? Открой свои светлые очи! Лукресия, Лукресия, сюда скорей! Взгляни, как помертвела твоя хозяйка, живо принеси кув­шин воды!

М е л и б е я. Тише, тише я сама соберусь с силами! Ты всполошишь весь дом!

С е л е с т и н а. Ох, я бедная! Возьми себя в руки, сень­ора, поговори со мной, как прежде!

М е л и б е я. Мне уже лучше. Молчи, не надоедай мне!

С е л е с т и н а. Но что же прикажешь делать, жемчу­жина моя? Что ты почувствовала? Боюсь, мои стежки пропали даром!

М е л и б е я. Пропала моя честь, пропала моя стыдли­вость, погибло мое целомудрие, а были они мне так при­вычны, так свойственны, что не могли без боли меня поки­нуть и не унести на время моего румянца, сил, речи и не лишить сознания. О добрая моя наставница и наперсница, ты так хорошо все знаешь, что напрасны попытки что-либо скрыть-от тебя. Много, много дней прошло с тех пор, как благородный кабальеро признался мне в любви. Речь его показалась мне тогда столь же докучливой, сколь приятной кажется теперь, когда ты назвала его имя. Стежки твои затянули мою рану, я покорна тебе. Ты отдала Калисто мою свободу и связала ее моим шнурком. Его зубная боль была моей злейшей мукой, горе Калисто — моим величай­шим горем. Одобряю и хвалю твое доброе терпение, раз­умную смелость, прилежные старания, заботливую предан­ность, приятные речи, благую мудрость, безмерное усер­дие, полезную назойливость. Сколь много обязан тебе тот сеньор, а я еще больше — ибо упреки мои не сломили тво­его усердия и упорства, твоей уверенности в своем вели ком хитроумии. Напротив, ты, как верная служанка, на мою брань отвечала еще большим усердием, на мое недо­вольство, — старанием, на грубые слова — приветливостью, на гнев — смирением. Ты отбросила страх и вырвала из моей груди признание, которое я не мыслила сделать ни тебе, ни другому.

С е л е с т и н а. Друг мой и госпожа, не удивляйся: вот такие-то удачи и придают мне смелость побеждать уловки и хитрости скромниц вроде тебя. Правда, пока я на эго решилась, еще по дороге, да и здесь, в доме, я сильно со­мневалась, стоит ли обращаться к тебе с моей просьбой. Зная могущество твоего отца, я опасалась; помня о благо­родстве Калисто, решилась; зная твою скромность, боя­лась; вспомнив о твоих достоинствах и доброте, собралась с духом. Одно вселяло в меня страх, другое — уверенность. И раз уж ты, сеньора, пожелала открыть мне свою великую милость, объяви свою волю, излей у меня на груди все свои тайны, поручи мне уладить это дело. Я устрою так, что желания твои и Калисто вскоре исполнятся.

М е л и б е я. О мой Калисто, мой повелитель! Мое неж­ное и сладостное счастье! Если твое сердце в этот миг чувствует то же, что мое, дивлюсь, что ты еще жив в раз­луке. О матушка и госпожа моя, если тебе дорога моя жизнь, устрой, чтобы я немедля могла с ним свидеться.

С е л е с т и н а. И свидеться и говорить.

М е л и б е я. Говорить? Невозможно!

С е л е с т и н а. При желании все возможно.

М е л и б е я. Но скажи мне, где?

С е л е с т и н а. Я уже все обдумала: на пороге твое о дома.

М е л и б е я. Когда же?

С е л е с т и н а. Нынче ночью.

М е л и б е я. Я преклонюсь перед тобой, если ты это устроишь! Скажи, в котором часу?

С е л е с т и н а. В полночь.

М е л и б е я. Тогда иди, госпожа моя, верный мой друг, поговори с этим сеньором, скажи ему, пусть будет осторо­жен. И в назначенный час он получит мое согласие на все, чего пожелает.

С е л е с т и н а. Прощай, сюда идет твоя мать!