Селестина - [17]

П а р м е н о. Хвост у скорпиона и тот спокойнее!

С е л е с т и н а. Еще бы! Тот хоть ужалит, да не распух­нешь, а от тебя раздуется опухоль на девять месяцев!

П а р м е н о. Хи-хи-хи!

С е л е с т и н а. Смеешься, язвочка моя, сыночек?

П а р м е н о. Молчи, матушка, не осуждай меня и не считай невеждой, хоть я и молод. Я люблю Калисто; ведь я обязан платить ему преданностью за прокорм, благодея­ния, почет и хорошее обращение — это лучшая цепь, кото­рой можно привязать слугу к хозяину, иначе от слуги толку не будет. Я вижу, Калисто гибнет: хуже всего — мучиться желаниями без надежды. А надеяться в таком трудном и тяжелом положении на вздорные советы и глупые рас­суждения этой скотины Семпронио — все равно что выта­скивать клеща из-под кожи лопатой или заступом. Не могу я этого вынести. Говорю и плачу!

С е л е с т и н а. Пармено, неужели ты не понимаешь, как глупо и бессмысленно плакать о том, чему плачем не помо­жешь?

П а р м е н о. Потому я и плачу. Кабы плач мог исцелить моего сеньора, я бы так возрадовался этой надежде, что от счастья не смог бы плакать; но раз это не так и даже нет надежды, нет для меня радости, — вот я и плачу.

С е л е с т и н а. Напрасно будешь плакать — слезами ни­чему не поможешь и ничего не излечишь. Разве с другими такого не случалось, Пармено?

П а р м е н о. Да, но я не хочу, чтоб мой хозяин хворал этой болезнью.

С е л е с т и н а. Это не болезнь; а хоть бы и так, от нее выздоравливают.

П а р м е н о. Все равно, в хорошем действительное лучше возможного, а в дурном — возможное лучше действи­тельного. Поэтому здоровье лучше, чем возможность здо­ровья, а возможность болезни лучше, чем сама болезнь. Также и возможность беды лучше, чем сама беда.

С е л е с т и н а. Ах, злодей, тебя не поймешь! Значит, он, по-твоему, не болен? А что же ты говорил до сих пор, о чем вздыхал? Но можешь дурачиться и выдавать ложь за правду и думать что угодно: он в самом деле болен, а возможность его исцеления в руках вот этой немощной старухи.

П а р м е н о. Вернее, этой немощной старой шлюхи.

С е л е с т и н а. Чтоб тебе шлюхину жизнь прожить, гру­биян! Да как ты смеешь!..

П а р м е н о. Зная тебя...

С е л е с т и н а. Да ты-то кто такой?

П а р м е н о. Кто? Пармено, сын кума твоего Альберто; я прожил у тебя целый месяц, когда мать оставила меня в твоем доме, на берегу реки, возле дубилен.

С е л е с т и н а. Господи Иисусе! Так ты Пармено, сын Клаудины!

П а р м е н о. По чести, он самый.

С е л е с т и н а. Чтоб тебе сгореть в адском огне! Твоя мать была такой же шлюхой, как я! Зачем же ты бранишь меня, Парменико? Это он, это он, клянусь всеми святыми! Подойди ко мне! Ведь немало розог и тумаков досталось тебе от меня в жизни, да и поцелуев не меньше. Помнишь, как ты спал у меня в ногах, бесенок?

П а р м е н о. Помню, ей-богу! А иногда, хоть я был ре­бенком, ты тащила меня к изголовью и прижимала к себе, а я удирал, потому что от тебя воняло старухой.

С е л е с т и н а. Чтоб ты сдох! Как он это говорит, бес­стыжий! Ну, в сторону шутки и забавы! Слушай теперь, сынок, да получше. Позвали меня сюда для одного дела, а пришла-то я для другого: пришла-то я ради тебя, хоть и прикинулась, будто тебя знать не знаю. Сынок, ведомо тебе, что твоя мать — упокой господь ее душу — отдала мне тебя, еще когда был жив твой отец. Когда же ты от меня ушел, он до самой смерти мучился, не зная — жив ли ты и здоров ли. Без тебя он на старости лет жил в тоске и пе­чали. Когда же настало ему время покинуть этот мир, он послал за мною, тайно поручил мне заботу о тебе и без всяких свидетелей (кроме того, кто свидетель всем делам нашим и помыслам, кто читает в сердцах и душах и всегда пребывает с нами) велел мне тебя отыскать и приютить, а позже, когда ты достигнешь совершеннолетия и сможешь вести себя как следует, открыть тебе, где спрятан клад зо­лота и серебра, побогаче, чем все доходы твоего хозяина Калисто. И когда я ему обещала это, он обрел покой. Слово, данное мертвым, надо держать крепче, чем слово, данное живым, ибо мертвые не могут постоять за себя; и я потратила немало времени и средств на поиски и погоню за тобою, пока не пожелал тот, кто ведает всеми заботами, исполняет праведные мольбы и правит благими делами, чтобы я нашла тебя здесь, где, как мне известно, ты жи­вешь только три дня. Не скрою, огорчило меня, что ты столько бродил и странствовал, не найдя нигде ни удачи, ни родича, ни друга. Как говорит Сенека, у странника много жилищ и мало друзей, ибо за краткий срок он ни с кем не может сдружиться. Кто бросается во все стороны, никуда не приходит. Не впрок еда тому, кто ест на ходу; нет вредней для здоровья, чем разносолы, новшества и пе­ремены в пище; никогда не заживет рана, если ее пользуют различными снадобьями; не может выправиться растение, если его часто пересаживают. Посему, сын мой, расстанься с порывами юности и вернись, следуя мудрости старших, к здравому смыслу, обрети где-нибудь покой. И где же еще ты найдешь его, если не в моей любви, не в моей душе, не в моих советах, не у меня, — ведь недаром мне препору­чили тебя родители? Они прокляли бы тебя за непослуша­ние; а потому терпи и служи хозяину, пока я не дам другого совета. Но только не будь честным глупцом, не считай прочным то, что шатко, как, например, доброта нынешних господ. Заводи друзей — это дело прочное. Будь постоянен с ними, не трать жизнь попусту. Плюнь на жалкие посулы господ, которые выжимают все соки из слуг, обманывая их лживыми и пустыми обещаниями. Как пиявка сосет кровь, так и они, неблагодарные, оскорбляют, забывают услуги, отказывают в награде.